Преступление доктора Паровозова
Шрифт:
— Я дежурю! С Витей Беловым.
— Ты? Ты дежуришь завтра?
— Да, я! Меня Дима Мышкин попросил с ним махнуться, он в данный момент где-то в районе Персидского залива прохлаждается. Вернее, прогревается.
Маринка невероятно воодушевилась. Похлопала себя по карманам, достала сигарету, отвергла мою зажигалку, прикурила сама.
— Это очень хорошо, что ты дежуришь завтра. Во-первых, хорошо, что именно тебя и вздрючат, во-вторых, твое завтрашнее присутствие не вызовет лишних подозрений. Хотя они и так могут появиться.
Я глупо засмеялся и тоже прикурил. Маринкин азарт стал передаваться
— На него же ничего нет. Я имею в виду, ни уголовного дела, ни официального обвинения — ничего. Что ему могут пришить? Участие в вооруженном мятеже? Но он, как я понимаю, ничего не делал, ни в кого не стрелял, наоборот, сам пулю получил от мятежников. Ведь тех зевак, кого там подобрали с огнестрельными ранениями, не судят? Так и его не за что. Получается, что они сами виноваты, гражданина незаконно свободы лишили. Я тебе точно говорю.
Если он исчезнет, они сами в штаны наложат и на тихой волне эту историю закончат. А где его искать потом? Без имени, без отпечатков пальцев? Он ведь ничего про себя не сказал. Даже тебе. Ни одного имени, ни одного названия города. Им деньги были нужны, они их получили, пусть подавятся, а еще лучше пусть друг другу глотки за них перегрызут.
Мы медленно брели по дорожке к столовой. Похоже, права Веркина. Но не получится ли так, что мы с ней сами попадем в разряд ненужных свидетелей?
— Вот это главное. Нужно будет так все обставить, что удрал он безо всякой посторонней помощи. Взял и сбежал. И если у нас все получится, как я придумала, никто на нас и не подумает.
— А если не получится?
— Ну а если не получится, тогда я сразу подключу Сашку. И он раструбит с помощью своих друзей-журналистов на весь белый свет, как доблестные менты решили под шумок хапнуть несколько миллионов долларов, а благородный врач решил им помешать, пойдя на должностное преступление. Ты еще знаменитым станешь. Какая у тебя кличка в Семерке была? Паровозов? Наутро в каком-нибудь МК статья появится: «Преступление доктора Паровозова». Только вот боюсь, после этого нас с тобой из больницы попрут. С волчьим билетом. И ты, гад такой, всю жизнь будешь каяться, что погубил карьеру прекрасного врача, хорошей матери, неплохой жены, хозяйки двух собак, восьми кошек и одного кролика.
Я остановился, подумал немного и спросил главное, то, что вертелось у меня на языке с момента начала нашего разговора:
— Веркина, а какого черта ты-то в это полезешь? Он тебе не друг, не родственник. Вообще никто.
Маринка стрельнула своими синими глазами так, что обожгла.
— Между прочим, он тоже мой пациент. Потом, в нем моих лекарств, по крайней мере, на триста долларов. Согласись, обидно, если его возьмут и послезавтра в расход пустят. Кроме того, ты два часа про него рассказывал, и теперь он мне вроде как не чужой. А если серьезно, то хорошо сидеть на кухне, пить водку, читать выдержки из «Континента» и жарко спорить о добре и справедливости. Это увлекательно, приятно и, главное, безопасно. Теперь пошли скорее в столовую, а то я жрать хочу — глаза не видят. Война, Моторов, войной, а обед по расписанию. Кстати, я тебе там свой план расскажу во всех деталях. А ты должен слушать и запоминать.
Хорошо, сейчас кругом продается
Как же они всегда боялись правды! И в борьбе с ней за ценой не стояли. Глушилки, гигантские отделы цензуры, дивизии тайной полиции, запреты на фильмы, запреты на книги, запреты на упоминание имен. Столько же сил они тратили, чтобы помешать нам читать книжки и слушать радио, а конец всей этой бражке пришел в общем-то совсем от другого.
Завтра у меня очень непростой день. Вернее, не завтра, а уже давно сегодня. Нужно немного поспать, хотя бы два часа. Да хотя бы полтора.
Снятие швов для людей неискушенных имеет сакральный смысл. Почему-то большинство пациентов склонны считать эту рутинную процедуру самым важным этапом в послеоперационном периоде. Не успевают продрать глаза после наркоза, как первым делом спрашивают: «А когда мне снимут швы, доктор?» Точно так же как почти все беременные на ультразвуковом обследовании интересуются: «Скажите, доктор, девочка или мальчик?»
Нет чтоб поинтересоваться, все ли в порядке, есть ли ручки, ножки, не ли каких пороков развития, твердят одно и то же как зомбированные. Такое своеобразное коллективное слабоумие. Вот и со швами такая же история. Почти никто не выясняет, а что у меня за ситуация, что оттяпали, что пришили, сколько мне вообще осталось, а заботят всех лишь кожные швы. Нам бы их проблемы, как говорится.
Сегодня я снимаю швы у Лени. Ровно семь суток прошло после операции. Рана чистенькая, аккуратная, затягивается, как надо. Положил его на бок, в руках ножницы с пинцетом, швы срезаю — чик, чик!
Обработал, теперь эфиром помою, чтобы недельные следы клеола смыть. Так, теперь салфеточек положим и марлю наклеим. Красота!
— Через часок вернусь, будем ходить учиться! — пообещал я Лёне и отправился на утреннюю конференцию. — Давай пока на кровати посиди, ноги свесь, не лентяйничай!
Тот посмотрел на меня с удивлением, видимо, не понимал, к чему весь мой энтузиазм, если завтра его отсюда выдернут и перспектива обещает быть весьма унылой.
Сегодня Елисея Борисовича потянуло на воспоминания. После обсуждения больничных дел начал рассказывать, как он на старших курсах поехал на практику в какую-то богом забытую больничку. Однажды поздним вечером его на улице ограбил какой-то урка, угрожая ножом. Снял с него часы, единственное богатство студента-медика. Буквально на следующий день этот бандит попал к Елисею Борисовичу на прием с панарицием. Они оба узнали друг друга, но ни тот ни другой не подали вида. На следующий день урка дождался молодого доктора у больницы и предложил на выбор с десяток часов. Елисей Борисович нашел среди них свои и был необычайно тронут благородством этого провинциального Робин Гуда.