Преступление доктора Паровозова
Шрифт:
Тапочек ему не выдали, пришлось на полу стоять босиком, будем надеяться, что не простудится. Он оказался с меня ростом, шире, плотнее. Вся палата была четыре шага в длину. Я сдвинул тумбочку, получилось пять. Вроде ничего он шагает, с каждой секундой все увереннее. Неделя без движения — это не так мало, как кажется. Ведь каждый сустав, каждая мышца человека должны работать ежедневно. Я дал ему немного передохнуть, потом он еще минут пять походил. Уже неплохо.
— Слышь, доктор, — понизив голос, попросил он. — Мне бы с сестрой Натальей пошептаться на дорожку, сделаешь?
Сделаю, отчего не сделать. Наверно, сказать ей хочет то, что
— Ладно, отдыхай пока! Потом еще с тобой походим!
Между прочим, омоновцев на посту почему-то нет. Может, их теперь вообще не будет? Если так, тогда отлично, тогда Маринкин план может и сработать. Омоновцы — это главное препятствие.
Вообще-то я к милиции всегда относился нейтрально. Никогда не разделял расхожего мнения, что они все беспринципные, жестокие, вороватые и тупые дармоеды. Они разные. В быту мне как-то не приходилось с ними сталкиваться, а вот в качестве пациентов их было полно, но не помню случая, чтобы кто-то подвергал милиционеров какой-либо дискриминации. А историй, с ними связанных, хватало.
Как-то доставили к нам в реанимацию гаишника, он уже заканчивал смену, тут его на гололеде машина сбила. Стал с него валенок стаскивать — а там двадцать семь бумажек заныкано по три рубля. Смеюсь, нормально ты сегодня заработал, жить можно. А он покраснел и говорит, парень, забери это все себе, от греха подальше. Я его сразу успокоил, что здесь больница, никто милицейскому начальству сообщать не собирается. Описал все трешницы, пусть при выписке получит, пригодятся.
Другой раз принимал милиционера, которого бандит ударил ножом в сердце. Он у нас долго лежал. Потом про тот случай во всех газетах писали, даже фильм сняли, «Внимание всем постам» называется.
Да и вообще, милиционеров мы принимали достаточно часто.
А еще, мне кажется, я был свидетелем последнего массового проявления сострадания и душевности советского периода. Тот случай тоже связан с милиционером.
Этого капитана привезла «скорая» средь бела дня. В темно-синем парадном кителе, с новеньким орденом. Когда его стали перекладывать на каталку, ахнули даже видавшие виды. Ниже ремня было жуткое месиво, рваные брюки, рваное мясо, кровь смешивалась с какой-то черной, как сажа, дрянью.
Оказалось, взяли капитана из метро, со станции «Боровицкая». Он жил совсем в другом городе, а в Москву поехал для вручения ордена. И не куда-нибудь, а в Кремль. Я забыл, за что именно ему дали награду, но это и не важно. Важно, что, когда он вышел из Кремля и спустился в метро, его столкнул под поезд какой-то ненормальный. Кстати, маньяка прямо там и повязали, да он и не собирался никуда убегать, а стоял довольный и счастливый, с чувством выполненного долга. Сказал, так ему велели голоса. Столкнуть под поезд в метро человека в военной форме.
Он сообщил, что начал охоту на «Серпуховской», но там не было подходящего объекта. Затем перебрался на «Полянку». Та же история. А на «Боровицкой» буквально сразу повезло, ждать пришлось всего несколько минут. Появился этот капитан и, как по заказу, подошел к самому краю платформы. Осталось лишь толкнуть его в спину, когда из тоннеля выскочил поезд.
Капитан свалился на рельсы, по счастью не ударившись головой. До несущегося головного вагона оставалось несколько метров, и раздумывать было некогда. Он перекатился к дальней от платформы стене и вжался в нее. Поезд уже притормаживал, к тому
Его еще не сразу нашли, с час, если не больше, доставали, отцепляли, пришлось состав отгонять, хорошо хоть, бригада нормальная привезла. Обезболили, банку с полиглюкином повесили. Рана была такая, что все только плечами пожимали. Особенно впечатляла черная пропитка шпал, вперемешку с разорванными мышцами и сухожилиями. А он к тому же в сознании был, разговаривал.
Тогда полосы криминальных хроник появились во многих газетах. Одно из завоеваний гласности — читать за завтраком о том, как в твоем городе ежедневно стреляют, режут, грабят и насилуют. Ну и про тот случай раструбило с пяток газет. И люди пошли. Поодиночке и семьями. Совершенно посторонние. Они несли ему цветы, фрукты, даже книги, некоторые передавали записки. Мы в газете прочитали, говорили они, какой кошмар, вот решили заехать, пожелать ему выздоровления. В первые дни шли десятками, потом пореже, но все равно их было очень много. Кто-то приходил повторно, телефон разрывался от звонков.
А дела с ним были совсем кислые. Тут бы и ампутация не помогла, так как основные повреждения были высоко. Все, как и ожидалось, разгноилось к чертовой матери, и ни один антибиотик не брал эту заразу. Он по-прежнему был в сознании, лежал и рассказывал, что вот выдали всем дубинки, а ему что-то не позволяет палкой человека бить, всегда оставляет ее в машине.
Его спасла Суходольская, наша заведующая. От отчаяния она предложила купать беднягу в борной кислоте. Мы сыпали в ванну порошок борной кислоты и на простыне опускали туда капитана. Через несколько дней расплавление тканей прекратилось. Еще спустя неделю рана стала приобретать какой-то пристойный вид. А через месяц мы подняли его в обычное отделение. Он остался работать в милиции, хотя первое время пришлось ходить с палочкой. А тот поток абсолютно незнакомых ему людей с цветами я буду помнить долго. Больше такого уже никогда не случалось.
Так что к милиционерам у меня никогда не существовало особых предубеждений. Тем более я всегда законопослушным был. Во всяком случае, до сегодняшнего дня.
К обеду мандраж усилился. Я в такие моменты начинаю плохо соображать. Слушаю невнимательно, отвечаю невпопад. Хорошо, сегодня операций нет. Пойду-ка еще с Леней ходьбой займусь и отбегу пообедать, хотя и есть-то особенно не хочется. Мне, когда волнуюсь, кусок в горло не лезет. Но прием пищи малость успокоит да и мозги в порядок приведет. Тут и напарник мой, Игорек Херсонский, весьма кстати появился. Спасибо, что вообще пришел. Хотя не совсем понятно зачем. Заглянул в палату на минуту, убедился — ни от кого деньгами не пахнет, и пошел по корпусу, как цыган по ярмарке, авось что урвет. Сначала нужно его найти, а потом уж и к Лёне.
Игорек стоял на нижнем лестничном марше, у самого спуска в подвал, воровато покуривал в кулак и вел разговоры с молодым брюнетом, пациентом мужского отделения. Тема наверняка обсуждалась достойная.
— Тогда ребята наши из Гудермеса подъехали, все забрали, тачку забрали, хотели еще наказать его, но я сказал — ладно, семью трогать не будем!
Надо же, какое великодушие! Боюсь, этих ребят из Гудермеса доброта погубит. Игорьку тоже понравилось. Стоит знай себе похохатывает.
— Игорь Алексеевич, можно тебя на секунду?