Преступление доктора Паровозова
Шрифт:
Обознался. Как же я раньше не понял, что передо мной не Леня, а абсолютно незнакомый человек? Ведь неделю от него не отходил, разговоры вел. Да просто у него типичная для сироты судьба. Детдом, кражи, тюрьмы. Какая-то невероятная усталость вдруг навалилась, даже ноги еле идут.
Я уже в третий раз дошел до корпуса травмы, пиная опавшие листья, и повернул обратно. Крутились какие-то обрывки мыслей, но ничего путного в голову не лезло.
Да что же ты здесь прохлаждаешься! Ведь нужно все отменить, пока не поздно! Телефон! Мне позвонить нужно срочно! Я взглянул на часы и побежал.
И сразу столкнулся с ними. Они шли навстречу, нехорошо улыбаясь, стуча по кафелю
Я стоял на пороге комнатки недалеко от кабинета УЗИ. Помещение для дежурного врача, ключ от которого передается по смене. Буду спать тут, а не в коридоре, как обычно. Сегодня Маленков разрешил Вите пользоваться своим кабинетом, как раз он там сейчас дрыхнуть должен. Комнатка была крохотной, еще удивительно, как в нее влезла кушетка, стол и два стула. Телефон стоял на дальнем конце стола. Я еле втиснулся между кушеткой и столом и схватил трубку, но гудка не услышал, только шум и треск.
Да черт бы побрал эти спаренные телефоны! Даже здесь эта Первая Градская вне конкуренции.
На целый корпус не могут нормальный номер выделить. Придется подождать, хотя времени в обрез.
Нет, ну как же я лопухнулся! А ведь мог таких дел наворочать. И Маринку заодно подставить. Ладно, лучше, как говорится, поздно… Опять гудков нет, ну что ты будешь делать!
Мне бы лишь сентиментальным воспоминаниям предаваться, пионерлагерь все никак не забуду. Вот из-за чего я едва не влетел. Невероятный у меня все-таки инфантилизм. Интересно, пройдет ли это когда-нибудь? Ну да, трогательная история про бассейн, вместо которого сначала накупили гитар. Я из-за этого врачом стал. Абсолютно несерьезная причина для выбора жизненного пути.
А мои вожатые? Они, между прочим, тоже хороши! Увидели такого лопуха и давай байки травить. Только и делали, что рассказывали, какой кайф в медицинском учиться. Особенно расписывали, как туда поступить ничего не стоит. Мол, скажешь формулу воды на экзамене по химии, пятерка, считай, у тебя в кармане! А я как дурак уши тогда развесил, не понимая, что там почти у каждого или мама доцент, или папа профессор. Может, им и достаточно было формулу воды знать, а мне уж точно нет.
Наверное, один я из всех дружбинских пионеров шесть раз в институт поступал, да к тому же десять лет в реанимации отработал. И все для того, чтобы сидеть сейчас в прокуренной, замызганной конуре с тараканами и через каждые десять секунд хватать эту чертову трубку. Хорошо еще, что у Маринки в Кратове есть городской телефон. Поселок старых большевиков, недобитых другим старым большевиком.
Наконец-то! Я выхватил из кармана бумажку и едва набрал первые три цифры, как дверь в комнату приоткрылась. Я тут же бросил трубку на рычаг.
Сначала показалась аккуратная седая голова, потом дверь открылась пошире. На пороге стояла старуха-актриса, испепеляя меня взглядом. Постучаться ей и в голову не пришло.
— Мое состояние ужасно, а я вынуждена целый час бегать, искать вас по всей больнице!
Вот ведь старая сволочь, целый час бегает, даже не запыхалась!
— Что случилось? — Я изо всех сил старался быть спокойным и корректным. — Зачем вам меня искать?
— Вы еще спрашиваете! Мочи как не было, так и нет, никакого лечения мне не проводится, я требую, чтобы меня срочно показали профессору!
Ну что ты с ней будешь делать? Я прикрыл глаза, выдохнул и сказал:
— У вас есть моча, просто пощупайте свои штаны. Профессор уже давно дома и появится только завтра. После ужина я буду делать обход, кроме того, скажу сестре, чтобы вам дали таблетку. И сразу станет легче, поверьте.
Она посмотрела на меня как солдат на вошь, повернулась и хлопнула дверью. Да, валерьянкой здесь не обойтись, может, реланиум ей вколоть? Начнешь тут одного героя Зощенко понимать, который говорил, что любит, когда больной поступает в бессознательном состоянии. После реанимации для меня вообще явилось неожиданностью, что пациенты, оказывается, не только разговаривают, но еще и постоянно претензии высказывают.
Я снова принялся накручивать диск, как тут в дверь постучали. Кого еще черт несет? Неужто опять эта старуха-процентщица?
— Войдите! — заорал я и бросил трубку.
В комнатку вошла сестра Наталья. А я и забыл, что еще в обед сам попросил ее зайти к Лёне. Хотя нет, теперь уж не к Лёне. Значит, она у него сейчас побывала, теперь что-то хочет мне сказать. Я украдкой посмотрел на часы. Ладно, времени предупредить Маринку еще хоть и немного, но оставалось.
— Здравствуйте, сестра Наталья! — Я было поднялся с кушетки, но в такой тесноте получилось не очень, пришлось бочком соскользнуть на дальний стул. — Садитесь, пожалуйста! Извините за бардак!
— Алеша, не извиняйтесь, — мягко улыбнулась она, — а то я в больнице не работала.
Действительно. У нее стаж уж побольше моего будет.
— Была у раненого нашего, побеседовала с ним. Это правда, что его завтра увозить собираются?
— Правда. У нас ему в принципе и делать больше нечего. Сегодня уже и швы сняли.
Вот дались всем эти швы. И я туда же.
Сестра Наталья кивнула, перекрестилась и тихо произнесла:
— На все воля Божия.
Она подняла глаза, и если у Маринки они были синие, насмешливые, тревожные, то у сестры Натальи голубые, умные и очень уставшие.
— Пойду я, Алеша, уж скоро вечерняя служба начнется. Прихожан с каждым днем все больше, пошел народ в церковь.
И тут меня прорвало:
— Да какой народ? Какая церковь? Им же что в Христа верить, что за «Спартак» болеть! Посмотрите вокруг! Кто все эти люди? Христиане? Это они так в церковь пошли и в Бога уверовали, что на кладбищах могилы копать не успевают стреляным да резаным? У них же единственная страсть и вера — бабки. Зато в храмах стоят, свечки держат. Просто такая нынче мода. С кем ни поговоришь, все теперь за веру готовы любому пасть порвать. А начнешь их спрашивать, в чем их вера, такая каша — не приведи господи. Все едино. Что семь смертных грехов, что десять заповедей, что Крещение Господне, что Сретение, что Нагорная проповедь, что Нагорный Карабах.
Сестра Наталья молчала, а я продолжал орать. Сам не знаю, что на меня вдруг нашло и почему именно ей нужно было это вываливать.
— Ведь что ни делаем, все дерьмом оборачивается. Трудящихся от гнета эксплуататоров освобождать — так в результате все рабами становятся, миллионы в лагере или в сырой земле. Демократию строить — кругом коррупция, воровство и стрельба. В Бога верить — мракобесие, ксенофобия и черная злоба. Любят лишь палачей да упыпрей. Ни скорби по замученным и расстрелянным, ни покаяния за содеянное, всю историю свою переврали, а правду слушать даже не стыдно, а скучно. Вот и сейчас не успел выпасть шанс свободными людьми стать, как моментально воровать кинулись и тут же о сильной руке заблеяли. Значит, не сегодня завтра опять какая-нибудь гнида к власти придет, чтобы гаечки закручивать, а нынешние пламенные демократы мигом перестроятся. Не удивлюсь, если ваши прихожане в недалеком будущем церкви динамитом взрывать начнут да иконы топором рубить. Тем более так уже случалось. Ничего здесь никогда хорошего не будет, потому что энтузиазм у народа нашего просыпается лишь для того, чтобы поддержать очередную подлость. Хотел же в Австралию уехать, да передумал. Теперь вижу, что зря.