Преступная добродетель
Шрифт:
Сомнения раздирали несчастного Монревеля. Однако спустя два часа после получения письма ему сообщили, что графиня ждет его у себя.
– Желая избежать ваших упреков, рыцарь, – начала она, как только Монревель появился на пороге, – я приняла меры, дабы знать все, что происходит вокруг. Вашей жизни снова грозит опасность; но теперь готовятся сразу два преступления: через час после заката четверо бандитов нападут на вас и, исполняя приказ, умертвят вас. В это же время Сален намеревается похитить мою дочь. Если я стану препятствовать его замыслу, он расправится и со мной, а потом сообщит герцогу о моем сопротивлении и, оправдываясь, обвинит нас обоих в сговоре. Так устраните же основную опасность и дозвольте шестерым моим людям сопровождать вас: они ждут у дверей… Когда же пробьет десять,
– Дайте мне кинжал, сударыня, – взволнованно восклицает Монревель, не в силах долее противиться коварным уговорам, – дайте мне его, ибо ничто более не воспрепятствует мне уничтожить соперника и утолить свой гнев. Я предложил ему честный поединок, он отверг его, значит он трус, и ему суждена кончина труса… Дайте мне кинжал, я исполню ваше повеление.
Юноша вышел… Как только дверь за ним закрылась, графиня спешно послала за дочерью.
– Амелия, – промолвила она, – теперь мы уверены как в любви рыцаря, так и в его мужестве и доблести; не стоит далее испытывать его: я готова пойти навстречу вашим желаниям. К несчастью, герцог Бургундский предназначил вас Салену… и не позднее чем через неделю тот прибудет к нам в замок. Коли вы по-прежнему желаете принадлежать Монревелю, вам надо бежать. Возлюбленный ваш притворится, что похитил вас без моего согласия. Он станет отрицать, что ему известен новый план нашего герцога. Вы тайно обвенчаетесь с ним в Монревеле, а затем он без промедления помчится к герцогу и повинится перед ним. Возлюбленный ваш, понимая, сколь необходимо соблюсти все условия в точности, заверил меня в готовности исполнить их. Но я решила сообщить вам о них прежде, чем он сам вам откроется… Что вы на это скажете, дочь моя? В чем я теперь не права?
– Сударыня, все условия ваши будут исполнены, – с благоговейным трепетом произнесла Амелия, – и никто не узнает, что именно вы поставили их нам. Я припадаю к стопам вашим, дабы выразить вам всю силу моей благодарности за то, что вы делаете для меня.
– Не будем терять ни минуты, – ответила коварная графиня; слезы дочери не только не смягчили, но еще более ожесточили ее. – Монревелю все известно. Вам необходимо переодеться, иначе вас узнают: неблагоразумно позволить разгадать наш план прежде, чем вы окажетесь в замке своего возлюбленного; но еще более досадно было бы встретить Салена, ожидаемого со дня на день. Переоденьтесь в эту одежду, – продолжала графиня, передавая дочери платье лже-Салена, – и когда на башне пробьет десять, отправляйтесь к себе в покои. В условленный час к вам придет Монревель, во дворе вас будут ждать лошади, и вы с ним тотчас уедете.
– О, дорогая матушка! – воскликнула Амелия, бросаясь в объятия графини. – Вы даже представить не можете, сколь велико мое ликование… если бы вы только смогли…
– Нет, – запротестовала госпожа де Сансерр, высвобождаясь из объятий дочери, – не стоит меня благодарить: если счастливы вы, значит счастлива и я; а теперь займемся переодеванием.
Близится урочный час. Амелия берет принесенную ей одежду. Графиня сделала все, чтобы в одежде этой дочь ее как две капли воды походила на юного родственника Клотильды и Монревель принял бы ее за сеньора де Салена. Все продумано: юный рыцарь примет возлюбленную свою за Салена. Роковой час близок.
– Идите, дочь моя, – произносит графиня, – торопитесь, возлюбленный ждет вас…
Полагая, что внезапный отъезд помешает ей проститься с матерью, благородная Амелия в слезах бросается на грудь графини. Лицемерная женщина, скрывая
Высвободившись из объятий матери, Амелия устремляется к себе в покои; она открывает дверь в злополучный зал, слабо освещенный мерцающим огоньком, где Монревель, с кинжалом в руках, поджидает соперника… Амелия не замечает его… А юный рыцарь, завидев человека, похожего на ненавистного врага, бросается вперед и не глядя наносит удар; противник падает на пол и остается лежать в луже собственной крови. Монревелю невдомек, что удар, нанесенный им, сразил драгоценное существо, ради которого он готов тысячу раз пожертвовать собственной жизнью.
– Глупец! – входя в зал с факелом в руках, восклицает графиня. – Наконец-то я отомстила тебе за твое пренебрежение. Взгляни, кто пал от твоей руки, и живи потом, если сможешь!
Амелия еще дышит; узнав Монревеля, она со стоном поворачивается к нему.
– О, милый друг мой, – говорит она ему, слабея от боли и потери крови, – чем заслужила я смерть от твоей руки?.. Разве такие узы сулила мне мать? Ступай, мне не в чем тебя упрекнуть: в эти последние минуты Небо поможет мне понять всю правду… прости меня, Монревель, за то, что я скрывала от тебя свою любовь. Ты обязан узнать, что побуждало меня поступать так; пусть мои последние слова убедят тебя хотя бы в том, что у тебя не было более верного друга, чем я… Что я любила тебя больше Господа, больше жизни, и, умирая, я продолжаю боготворить тебя…
Но Монревель ничего не слышит. Распростершись на полу подле окровавленного тела Амелии, он, прильнув устами к устам возлюбленной, пытается вернуть жизнь драгоценному созданию, вдохнув в него свою душу, переполненную любовью и отчаянием… Он то плачет, то богохульствует, то винит себя и проклинает гнусного вдохновителя страшного преступления… Наконец он поднимается.
– Коварная, чего надеялась ты достичь вероломным сим поступком? – гневно восклицает он, обращаясь к графине. – Неужели ты считала, что зло сие поможет тебе удовлетворить свои недостойные желания? Что заставило тебя предположить, что Монревелю не хватит мужества уйти из жизни вместе со своей возлюбленной?.. Прочь… прочь с дороги! жестокость твоя может вынудить меня омыть кинжал в твоей крови…
– Что ж, ударь меня, – молвит графиня, и взор ее затуманивается, – ударь, вот моя грудь. После того как я утратила надежду завладеть тобой, я более не дорожу жизнью. Я хотела отомстить, избавиться от ненавистной соперницы, но теперь я понимаю, что усилия мои напрасны: я не в силах ни пережить свое преступление, ни преодолеть отчаяние. Пусть твоя рука отнимет у меня жизнь, пусть удар твой положит ей конец… Ну, чего ты медлишь?.. Трус! Тебе мало этого оскорбления?.. ты все еще сдерживаешь свою ярость? Давай же, запали факел мести в драгоценной крови, пролитой тобой по моей вине! Не щади ту, кого ты обязан ненавидеть, хотя она по-прежнему боготворит тебя.
– Чудовище! – восклицает Монревель. – Ты недостойна смерти… убив тебя, я не буду отомщен… Живи, дабы испытывать беспрестанные муки совести и каждый миг раскаиваться в содеянном. Пусть все узнают о твоих злодеяниях и с презрением отвернутся от тебя, пусть свет дневной рождает в тебе страх, пусть солнечные лучи напоминают тебе о твоем преступлении. И помни: твое коварство не сумело отнять у меня возлюбленную… Душа моя последует за ней к стопам Всевышнего, и там мы оба будем свидетельствовать против тебя.
С этими словами Монревель вонзает себе в сердце кинжал и, испустив дух, падает рядом с любимой и так крепко обнимает ее, что никто не в силах разъединить их…
Влюбленных похоронили в одном гробу, установленном впоследствии в главном соборе Сансерра; нынешние парочки часто приходят поплакать на их могиле и с умилением читают эпитафию, выбитую на мраморной плите, покрывающей саркофаг. Эпитафию эту сочинил король Людовик XII:
Плачьте, влюбленные; подобно вам, любили эти двое друг друга. Но не успел Гименей узами своими соединить их. Крепка была их любовь, Но месть погубила ее.