Преступник
Шрифт:
Шехназ теребила край платья. Она уже не слушала старуху, видела себя с Адемом. Вот он шепчет ей нежные слова, целует…
Старуха понимающе улыбнулась:
— Дочка, а если б ты была моей невесткой, я бы ничего больше не хотела от аллаха!
Они говорили еще долго.
К полудню пришел домой Адем.
— А соседка-то влюблена в тебя по уши, сынок, вся горит, — сказала старуха.
— Деньги у нее есть?
— Не спрашивала, сынок, не пришлось к слову.
— Ну, влюбилась, а что толку? Купит машину — тогда другое дело. А так пусть горит, я не пожарный!
— Всему свое время, сынок, — заулыбалась старуха, — ты говорил, что ее муж
— Ага, лет через десять!.. Мне машина сейчас нужна.
— Ах, сынок, все тебе сразу подавай. Поживем — увидим. Аллах не без милости.
— Помнишь, я принес старые свечи, аккумулятор… Куда ты это положила?
— Посмотри на кухне, в сундуке.
Адем прошел на кухню. Порылся в старом с ржавой железной обивкой сундуке. Нашел свечи и аккумулятор — он унес их тайком из гаража и теперь хотел продать владельцу машины из Караджабея.
— Может, пообедаешь? — спросила мать.
Он взглянул на свои старые ручные часы.
— Еще рано… Даже одиннадцати нет.
Адем вышел на улицу. У дома Ихсана-эфенди замедлил шаг; осторожно, чтобы не увидели соседи, взглянул на окна. Шехназ не видно.
В прохладной тени «Перили Конака» играли мальчишки. Адем вспомнил свое детство. Он тоже когда-то бегал здесь: розоватые стены нижнего этажа были, как и сейчас, испещрены рисунками и надписями мелом, только буквы в то время были арабскими, а людей изображали в папахах и фесках.
«Перили Конак» остался позади… Адем теперь думал о другом: в одной из кофеен Сиркеджи его ждет покупатель. Если удастся сбыть аккумулятор и свечи, то под вечер он отправится в харчевню Агопа в Кумкапы [18] . Там уже будут сидеть его друзья — Тайяре Осман и Демпсей Неджиб. Неплохие ребята! Здорово поработали, чтобы поймать эту «рыбку» из Караджабея.
Миновав Ункапаны, Балыкпазары, он дошел до площади Эминёню и остановился передохнуть под аркой около мечети Ениджами. Адем любил это место. Даже в самую жару, когда воздух неподвижен, здесь дует легкий, прохладный ветерок.
18
Сиркеджи, Кумкапы — районы Стамбула.
Рядом пробегали машины. Адем не видел и не слышал их. Он вспомнил свой разговор с матерью. Да, надо узнать, есть ли у Шехназ деньги. Любовь — зачем она ему! Всем этим нежностям грош цена. Он может увидеть их и в кино. Ему нужны деньги. Наберет соседка на машину — все в порядке, остальное он уладит. «Тайяре Осман прав: надо раздобыть хотя бы плохонький автомобиль. Будем работать вместе, я — днем, он — ночью. Не пройдет и полгода, как заимею классный форд! Старую машину отдам Тайяре и Демпсею. Пусть ездят — не даром, конечно. Если заколачивать в день по десять или пусть даже по пять лир, можно будет кое-что припрятать, скопить на третье такси. А почему бы и нет? Аллах сказал человеку: „Дерзай, раб мой…“ Ну и будем „дерзать“. Чем мы прогневили аллаха? Тем, что шляпы носим? Но разве мы виноваты? Виноват закон. Как будто аллах не знает! Конечно, знает. На то он и аллах всемогущий! Захочет, и у меня не то что три — пять машин будет. Вот тогда сделаюсь порядочным человеком, брошу курить гашиш и играть в карты… А сейчас что за жизнь? Дерьмо… Аллах милосердный, разве ты не знаешь мою душу? Да я из мечети не буду выходить!»
Он
На трамвайной остановке Адем увидел Ихсана-эфенди.
— Здравствуйте, амджа [20] .
Ихсан-эфенди взглянул поверх очков и узнал шофера.
— Добрый день, Адем. Куда идешь?
— Несу в школу аккумулятор и свечи.
Ихсан-эфенди устало улыбнулся, покачал головой. По лицу его струился пот.
— Неси, сынок, неси, пусть дети посмотрят.
19
Бахчекапы — район Стамбула.
20
Амджа (буквально — дядя) — форма обращения.
— А вы домой?.. Откуда?
— Из Ходжапаша [21] .
— Что, опять деньжата несете?
— Да, но не свои, конечно… Бухгалтер поручил.
— Портфельчик-то полный! Сколько там, а?
Ихсан-эфенди вздрогнул, крепко сжал ручку своего тяжелого черного портфеля. Он не переносил таких шуток.
— Полон-то полон, да нам что до этого? Деньги казенные.
— Конечно, конечно, амджа.
— Ну, до свидания, сынок!
— Всего хорошего! — Адем посмотрел вслед старику.
21
Ходжапаша — район Стамбула.
Ихсан-эфенди медленно брел в сторону Бахчекапы. Потертый, видавший виды пиджак, старая измятая шляпа с засаленной лентой. Ах, черт! Вот они, денежки!.. Пойти бы сейчас за ним да стукнуть по башке где-нибудь в укромном месте!
И Ихсан-эфенди думал о том же. Что, если этот бездельник надумает его ограбить! А не он, так другие. Мало ли негодяев! Подкараулят в какой-нибудь узенькой темной улочке Джибали или Кючюкмустафапаша, тяпнут по голове, и все… Ихсан-эфенди отер со лба холодный пот. Перед его глазами возникла картина: он падает, теряет сознание, черный портфель исчезает…
А потом? Кто поверит, что он не виновен?
Ихсан-эфенди подошел к остановке, с трудом втиснулся в переполненный трамвай маршрута «Фатих — Харбие». Толстый зимний пиджак казался свинцовым. Ихсан-эфенди сильно вспотел.
Один пассажир спросил у другого время. Тот ответил.
«Без десяти двенадцать, — подумал Ихсан-эфенди. — Если трамвай не опоздает, успею на двенадцатичасовой катер и минут через двадцать буду дома…»
Ихсан-эфенди вспомнил свою уютную квартиру, молодую жену, и усталость как рукой сняло. «Как можно прийти домой с пустыми руками? — встревожился он. — Надо купить хотя бы черешни или персиков. Загляну на рынок».
Хорошая все-таки у него жена! Подумать только, жить в таком городе, как Стамбул, и не смотреть ни на кого, кроме своего старого мужа. А ведь такая молодая, свежая, красавица… Правда, бывает грубовата, шумит из-за всякого пустяка, а иной раз туфлей погладит или щипцами. Ну и что из этого? Главное — она ему верна!
Трамвай остановился на Галатском мосту. Ихсан-эфенди сошел и заторопился к пристани: там уже слышались удары колокола. Он пошел быстрее. Ну и толпа!.. С трудом пробрался, к кассе, взял билет второго класса до Джибали и сел на катер.