Преторианец
Шрифт:
– Ты посылал за нами, господин?
Луркон быстро обернулся, и Катон увидел, что центурион моложе, чем он ожидал, ему около двадцати пяти лет. Волосы у него были тёмные, искусно подстриженные и уложенные напомаженными маслом колечками, образуя роскошную причёску над идеально очерченным лицом, довольно красивым. Его приятные черты тут же посуровели, он нахмурился.
– Это вы новички? Капитон и Калид? – спросил он тонким, резким голосом.
– Да, господин.
– Не торчите там. Заходите.
Они вошли в кабинет и встали перед столом своего командира. Он оказался
– Где вас носило? Я уже вечность назад послал за вами. Почему вы были не в казарме?
– Прошу прощения, мой господин, мы были в термах, – пояснил Макрон.
– Уклоняясь от своих обязанностей, надо понимать.
– Нет, господин. Мы ветераны. Нас освободили от хозяйственных работ.
– Ветераны? – Луркон усмехнулся. – Вы, значит, считаете, что вам все обязаны обеспечивать лёгкую жизнь? И что вы, конечно же, лучше, чем все мы, остальные. И всего лишь потому, что вы успели где-то запачкать свои калиги и заполучить парочку царапин. – Он презрительно помахал рукой перед лицом Катона. – Да мне плевать, что вы ветераны. Все парни в моей центурии одинаковы, насколько это касается лично меня. А отныне вы оба зависите именно от меня, поскольку мне было приказано прервать отпуск и досрочно вернуться в лагерь, чтобы командовать на завтрашнем занудном представлении в честь императора. А я ведь мог бы оставаться в городе, веселиться и трахаться с какой-нибудь сенаторской женой или дочкой. Так нет, надо теперь торчать в лагере! Так вот, если уж мне пришлось оставить своих друзей и торчать здесь, то и вам, клянусь богами, неплохо было бы проявлять хотя бы минимум благоразумия и сделать милость явиться по первому вызову!
Катон сразу ощутил инстинктивную неприязнь к этому человеку, и ему вдруг стало до боли стыдно за свой шрам, так изуродовавший его лицо. Луркон со всем этим его шармом и внешней привлекательностью, несомненно, из тех молодых командиров, что пользуются успехом у столичных красоток. Возможно даже, из тех, с которыми может встречаться и пересекаться женщина вроде Юлии и даже благосклонно к нему отнестись. Мысль была глупая. Катон так и сказал себе, обозлившись, что утратил контроль над собственными чувствами, которые всегда старался подавлять.
– Мы явились сразу же, как только узнали, что ты нас вызвал, господин, – сказал Макрон.
– Ну не то чтобы сразу. Недостаточно быстро, – резко бросил Луркон. И пристально уставился на них, раздувая ноздри. – Ну ладно, познакомились, узнали друг друга, так что теперь вам известно, что мне требуется. В будущем, если я отдаю приказ, то должен быть уверен, что он будет исполнен немедленно. Если вы этого не станете делать, то я постараюсь, чтобы ваш ветеранский статус был аннулирован. И вы окажетесь по уши в дерьме, в буквальном смысле – будете до конца года чистить нужники. Вам всё понятно?
– Да, господин, – хором ответили Макрон и Катон.
Луркон снова поглядел на них:
– Завтра мы принимаем здесь императора. С обеих сторон от императорской ложи будет поставлено по одной когорте. Это означает, что все вы должны отлично
– Да, господин.
– Тогда – свободны. Ступайте. Убирайтесь с глаз долой.
Они отсалютовали командиру, и Макрон первым вышел из комнаты, и они направились к лестнице. Центурион испустил вздох глубокого облегчения:
– Нет, ну каков засранец! Могу поспорить, этого спесивого ублюдка наверняка какая-то баба послала подальше. И теперь он отыгрывается на нас. А что касается этого вздора насчёт ветеранов… Проклятье! Ему бы следовало выказывать нам несколько больше уважения. – Он некоторое время злобно пыхтел, потом сказал: – Это всё из-за Тигеллина! Уж он-то точно знал, где мы находимся. Он был у себя в комнате, когда мы отправились в бани. Надо бы плотно побеседовать с этим опционом. Я на тебя рассчитываю.
– Не стоит, – ответил Катон. – Не нужно, если мы не хотим получить взыскание за неподчинение старшему по званию.
– Лично я думал кое о чём более сильном, чем просто неподчинение, – мрачно сказал Макрон. – Ему бы следовало немного вправить мозги. Знаю я таких типчиков! Он же будет нас подставлять при любой возможности! Он же из тех опционов, что используют любой шанс, чтобы взобраться повыше по служебной лестнице, особенно сейчас, когда он ждёт не дождётся назначения центурионом.
– Забудь про это, – спокойно сказал Катон. – Мы здесь надолго не задержимся, стало быть, у него не будет времени устроить нам скверную жизнь. Так что лучше не обращать на него никакого внимания и заниматься собственным делом, данным нам заданием. Не так ли?
Макрон недовольно крякнул.
– Если окажется, что наш милый опцион причастен к какому-нибудь заговору, тогда я с удовольствием предложу свои услуги любому, кто вознамерится его допрашивать.
На заре трибун Бурр отдал своей когорте приказ собраться и построиться перед казармой. Небо было закрыто тучами, в воздухе висела сырость. Гвардейцы построились по центуриям и пока стояли «вольно». Макрон и Катон были из числа первых, кто встал в строй, и теперь смотрели, как другие гвардейцы, пошатываясь, выбираются из казармы. Многие ещё застёгивали на ходу ремни. Центурион Луркон вышел одним из последних, у него было бледное лицо и заплывшие глаза.
Катон наклонился к Макрону:
– Да он пил всю ночь!
– Бедняга! У него, должно быть, сердце разбито, – ответил Макрон. В его тоне не было ни капли сочувствия.
Тигеллин, встав на два шага впереди первой шеренги, повернул голову и проорал:
– Молчать! Кто ещё произнесёт хоть одно сраное словечко, получит взыскание!
Луркон скривился при этом выкрике и прошаркал на своё место перед опционом и знаменосцем-вексилларием. Когда последний солдат когорты занял место в строю, воцарилось недолгое молчание. Потом из главного входа казармы появилась мощная фигура трибуна Бурра. Старший центурион когорты, треценарий, набрал в грудь побольше воздуху и выкрикнул: