Преторианец
Шрифт:
– Равнение на командира!
Все встали по стойке «смирно», раздался громкий хруст подкованных гвоздями подошв по каменным плитам. Бурр проследовал к площадке перед своим подразделением, заложив руки за спину, надувая грудь и одним целым глазом осматривая шеренги солдат, стоящих по центуриям.
– Все по большей части знают, что надо делать. Но есть некоторые, кто вошёл в ряды гвардии после прошлых игр, посвящённых годовщине восхождения императора на престол. Я ещё раз всё объясню, чтобы все знали, что от нас требуется, чего от нас ждут. Император, его семья и избранные гости из членов императорского двора проведут в преторианском лагере весь день. Поскольку наше подразделение будет находиться в непосредственной близости от императора и его свиты, мы обязаны являть собой образец, по которому будут судить обо всей гвардии. Так что ведите себя как следует, а я лично оторву яйца любому, кто
Бурр замолчал, повернулся и прошёлся взад-вперёд перед строем.
– И вот ещё что, – продолжал он. – Новая императрица будет присутствовать на играх в первый раз. Я, конечно, понимаю, что для многих из вас это стало большим сюрпризом, даже шоком, когда император решил жениться на собственной племяннице.
По рядам гвардейцев прокатилась волна шепотков и бормотания, и Катон даже заметил, что некоторые солдаты по обе стороны от него стали ежиться и переступать на месте, явно испытывая неловкость. Бурр поднял руку, призывая к тишине.
– Что бы вы там ни чувствовали по этому поводу, данный брак был санкционирован сенатом, значит, он законный. Моральная сторона сложившегося положения нас не касается. Мы солдаты, наше дело – подчиняться приказам, правильные они или неправильные, и этим всё сказано. Итак, если у кого-то из вас имеются какие-то дурные мысли по поводу новой жены императора, держите их при себе. Это приказ. Я не желаю слышать никаких выражений недовольства. – Он снова сделал паузу, словно желая, чтобы его слова были хорошо усвоены. – И ещё одно, последнее. Сегодняшний день призван укрепить связь между императором и преторианской гвардией. Клавдий оплачивает все эти зрелища и развлечения, а за ними последует празднество, пир. Посему с нашей стороны будет проявлением вежливости при каждом удобном случае выражать ему свою благодарность. Вы будете приветствовать его и его семью так, словно от этого зависит ваша жизнь. Вы просто обязаны порадовать старика. Счастливый император – это щедрый император. Всякий раз, когда вы ему аплодируете, он пополняет наш сундук с деньгами. Или пополнит в следующий раз, когда придёт время сделать гвардии очередной подарок… Император со свитой, как ожидается, прибудет в лагерь через два часа после восхода солнца. К этому времени каждый гвардеец должен быть на своём месте, должным образом одетый и обутый.
Трибун повернулся спиной к шеренгам и направился ко входу в казарму, а старший центурион проорал:
– Когорта, разойдись!
Команда эхом отдалась от стен казармы, солдаты стали по стойке «вольно» и начали расходиться. Макрон смотрел вслед уходящему трибуну.
– Ну что же, изложено всё коротко и чётко. – Он посмотрел на небо. – Наверное, неплохо было бы притащить наши плащи, а уж потом позаботиться о приличных местах на трибуне.
К тому времени, когда они поднялись наверх по лестнице в задней части арены, сотни людей уже заняли там свои места. Бурру и его солдатам выделили посадочные места сбоку от императорской ложи, которая возвышалась над северной частью арены, обращённая к солнцу, которое должно было её согревать. В отличие от сидений для преторианцев, установленных на наклонной платформе, императорская ложа размещалась на ровном настиле на уровне задних сидений для гвардии. Именно туда и указал Катон:
– Пошли туда.
– Но если мы хотим хорошо видеть все зрелища, нам надо занять места впереди, – запротестовал Макрон.
– Император и его свита – вот что нам нужно хорошо видеть. А здесь самое лучшее место для этого.
Макрон что-то пробормотал себе под нос, печально поглядел на пустые места прямо возле арены, потом повернулся и последовал за другом вверх по ступенькам между рядами скамеек. Поднявшись на самый верх, Катон осмотрел императорскую ложу, потом отошёл от неё на некоторое расстояние, чтобы изгиб арены и рядов скамеек давал ему возможность более свободно разглядывать императора и его свиту. Удовлетворённый полученным результатом, он сел. Макрон посмотрел на быстро заполняемые ряды скамеек перед ними и вздохнул.
– Отличный отсюда вид, – печально произнёс он.
– Ничего, для наших целей годится, – ответил Катон, накидывая плащ и отбрасывая
Вокруг них топали и размещались преторианцы, вливавшиеся через выходы и торопливо занимавшие оставшиеся свободными места. В воздухе стоял гул весёлых голосов. Вокруг становилось всё светлее. Небо было по-прежнему затянуто облаками, но на нём уже появилось светлое пятно, обозначая положение солнца, которое поднималось всё выше и посылало больше тёплых лучей на город и окружающую его сельскую местность. Командиры взошли на трибуну последними, занимая места в передних рядах и выгоняя оттуда рядовых, которые успели там рассесться. Макрон улыбнулся, заметив это, явно радуясь при виде разочарованных лиц изгнанных. Прямо под ними уселись трибун Бурр и его центурионы, а за их спиной сели опционы и знаменосцы. Катон увидел, что Луркон сел поблизости от императорской ложи, но не так близко, явно стараясь не попадаться на глаза тем, кто сидел на боковых местах ложи. На левой руке у него блестел приковывавший все взгляды огромный золотой браслет; несомненно, он старался обратить на себя внимание какого-нибудь будущего патрона, который мог бы поспособствовать дальнейшему его продвижению по карьерной лестнице. Тигеллин сел сзади и чуть сбоку от своего центуриона. Катону было видно, с каким презрением он озирал всё вокруг, особенно когда поворачивался в сторону Луркона.
В назначенное время со стороны Виминальских ворот донёсся нестройный шум шагов, возвещая приближение императора и его свиты. Впереди верхом ехали германцы-телохранители, за ними появились первые носилки, в которых несли гостей императора. Рабы в аккуратных, свежевыстиранных белых туниках сгибались под тяжестью носилок, а те, кого они несли, весело болтали и перекликались. Появилась ещё одна секция германцев, пешая, они прошли через ворота в городской стене. Их косматые бороды и странные панцири делали их вид истинно варварским. Потом появились носилки, в которых прибыли Агриппина и Нерон, а за ними носилки с самим императором, которому сопутствовал Британик. А за ними последовали и другие носилки с остальной свитой: в них прибыли Нарцисс, Паллас, Сенека – новый наставник Нерона, недавно вызванный из ссылки – и, наконец, те сенаторы и их жёны, которым была оказана высокая честь получить приглашение составить компанию императору.
Процессия остановилась перед входом в императорскую ложу, и гости пониже рангом торопливо бросились занимать отведённые им места, прежде чем усядется император и его семейство. Гета, префект преторианской гвардии, вышел из ложи навстречу императору, ещё сидевшему в носилках, и поклонился ему. Потом обменялся с Клавдием несколькими словами и присоединился к другим гостям в ложе.
Многие из гвардейцев, сидевших на самых высоких местах, повернулись, разглядывая прибывших. Катон и Макрон заметили Нарцисса – тот кинул быстрый взгляд на лица сидевших наверху, заметил их обоих, но ничем не выдал, что узнал их, после чего исчез из виду. Императорская свита наконец собралась у входа в ложу, а Нерон выпрыгнул из носилок и протянул руку матери, помогая ей выйти.
– Какой почтительный сын, – сухо прокомментировал эту сцену Макрон. – Нет, ты только погляди, как он обожает своего приёмного папашу и сводного братца!
Поухаживав за матерью, Нерон повернулся в сторону последних носилок, смерив их ледяным взглядом. Британик вылез из носилок и почтительно склонил голову, когда император с трудом выбрался из плена многочисленных изукрашенных пурпурных подушек. Опираясь на руку сына, Клавдий, прихрамывая, проследовал ко входу в ложу. Голова у него тряслась. У входа он улыбнулся и махнул рукой Агриппине и Нерону, приглашая их присоединиться к нему, потом подождал, пока десять германцев-телохранителей построились впереди императорский семьи, после чего начал подниматься по ступеням в ложу. Преторианцы наблюдали за его подъёмом. Телохранители между тем выстроились по бокам и сзади рассевшихся по местам гостей, чтобы не закрывать им вид на арену. Потом возникла небольшая пауза, а затем Нарцисс подал знак рукой, и все гости ложи поднялись на ноги.
Преторианцы тотчас же последовали их примеру и разразились оглушительными приветственными криками, которые достигли крещендо, когда увенчанная золотым венком голова императора появилась у входа. Клавдий преодолел последние ступеньки и неуклюже взобрался на небольшую платформу, на которой рядом друг с другом были установлены два огромных кресла. Агриппина присоединилась к нему, а двое подростков встали по бокам. У Клавдия на лице было совершенно нейтральное выражение, он старался унять свой тик, потом повернулся по очереди во все стороны, принимая выражения восторга и отвечая на них. В конце концов он опустился в кресло, и когда он уселся, села и Агриппина, а вслед за нею и остальные гости.