Преторианец
Шрифт:
— В меня попали, сэр, — бесстрастно доложил он Худу, сказывался шок. — Роммеля еще не нашли?
— Забудь про Роммеля, Лэд, — мягко сказал ему Худ.
— Я заглянул в одну дверь, сэр. Они открыли ставни и установили пулемет для обстрела площадки. Я мог бы забросать гадов гранатами. Вторая рука мне для этого не нужна…
— Будь любезен, — мягко сказал Худ.
На площадке взорвалась третья машина.
— Пенроз веселится на славу.
Обернувшись, Худ проводил взглядом Холбрука, который полз в пыльном дымном полумраке, волоча одну руку.
Холбрук привстал
— Оставь дело ему, — прошептал Макс, — он предпочел бы уйти в одиночестве.
Холбрук наконец управился с запалами и швырнул гранаты в дверь. Послышался шорох, шаги, встревоженные голоса. Холбрук повернулся, чтобы отодвинуться дальше по коридору. Пулеметная очередь вспорола стену и поток пуль поднял его в воздух, отбросил боком в распахнутую дверь напротив. Взрывы гранат вышибли половину фасада и превратили в щебень стену, отделявшую комнату от коридора. Ко времени, когда стена обрушилась, Годвин с Худом уже выскочили на крыльцо и пригибаясь, нырнули по ступеням на площадку. Из дыры, оставшейся на месте зарешеченного окна, свисало два тела. Багровое пламя горящих машин освещало их. Громко шипел в огне дождь. Годвин слышал это шипение даже сквозь грохот перестрелки и рявканье немецких команд.
Они скорчились за ступенями крыльца, пытаясь разобраться в происходящем. От горящих машин воздушными шарами поднимались клубы пара. В мерцающих отблесках пожара метались темные фигуры. Из окон на уцелевшей стороне фасада огненными проблесками били пулеметы, один, самый тяжелый, двуручный пулемет, был установлен под стеной. Какой-то человек — Годвин отчего-то решил, что это Берт Пенроз, стремящийся, как домой, в кинофильм своей мечты, в вечность, — бросился навстречу очереди из-за горящей машины, и пулемет захлебнулся, а человек развернулся на месте и упал.
Ослепительный, как дюжина фосфорных вспышек, свет залил двор. Он лился с крыши, серебристый свет, похожий на свет прожекторов киносъемки. И диверсанты, и немецкие солдаты на миг застыли, моргнули, ослепленные лучом. Снова застрочил пулемет. Сирила Пинкхэма и Бойда Малверна очередь застала на открытом месте. Пулеметная очередь из окна впилась в них, превратив в дергающихся и перегибающихся тряпичных кукол. Темные пляшущие тени их протянулись через весь двор, а потом оба упали и стали неподвижны.
Из-за горящей машины — единственного здесь укрытия — показался Джонс. Автомат был у него в руках, и он немедленно открыл огонь по прожекторам на крыше. Лежащий на земле немец подстрелил его из винтовки. Джонс упал в горящую скорлупу автомобиля, и взметнувшийся вверх рой искр был особенно заметен в темноте, наступившей, когда погасли оба прожектора.
Стил упал на колени между Худом и Годвином. Их всех на миг скрыла темнота. Стил зашептал:
— Больше никого не осталось, сэр. У меня несколько попаданий в ноги. Бежать не смогу. Мне не выбраться. Извините, сэр.
— У нас есть еще пара минут. Надо разобраться со вторым пулеметом.
Худ кивнул на
— Позвольте, я немного пошумлю, — сказал Стил. — Устрою маленькую диверсию, с вашего позволения. А уж остальное на вас. По крайней мере прихватим с собой, сколько сумеем, верно, сэр? И вы, сэр?
— Стил?
— Я увижу вас идущим по дороге славы, сэр.
— Надеюсь, что так, дружище, — сказал Худ.
Стил скрылся в темноте, двигаясь вдоль крыльца.
— Отличные солдаты, — шепнул Худ. — Все до одного. Герои, с первого до последнего, чтоб их так.
Он обернулся к Годвину.
— Держись рядом. Может статься, он еще спасет нас своей смертью. Хочешь, Роджер? Ты хочешь отсюда выбраться?
— Не особенно, Макс.
— Странно, верно? Довольно мерзко бросать своих. В сущности, мне все равно, выживу я или погибну. Неплохая смерть, да? За короля и отечество и все такое. Вот только одна заноза. Так и мучит.
— Какая? — спросил Годвин.
Он слышал, как подходят через площадку немцы, узнавал негромкий скрип и позвякивание портупей и оружия.
— Они нас ждали.
— Не может быть. Как…
— Где-то нашелся шпион, старина. Разве не ясно? Вот что самое подлое со шпионами. Кончается всегда тем, что гибнут хорошие ребята. Ну, это уже не наша забота, верно? По крайней мере, сейчас.
Годвин почувствовал, как Худ вкладывает ему в руку гранату.
Дождь все так же шипел на раскаленном металле. Солдаты шли через площадку, приближались, собирались обыскать здание. Время от времени кто-нибудь останавливался над разбросанными вокруг виллы телами. Машины догорали. Солдат окликал остальных, шевелил тело ногой. Щелкали одиночные выстрелы, добивали раненых. Дождь лил с прежней силой.
К ним медленно направлялись полтора-два десятка солдат.
Голос Стила прозвучал громко и отчетливо.
— Эй, парни! Фрицы долбанные-передолбанные!
И одна за другой среди немцев разорвались три гранаты. Все началось заново. Шрапнель и взрывная волна валили немцев наземь, уцелевшие палили на звук голоса.
Худ рывком взметнулся из-за крыльца. Годвин бежал за ним, прижимаясь к стене, пока не оказался у самого окна. Кивнув на окно, Худ выдернул чеку гранаты. Годвин сделал то же самое со своей. Худ беззвучно отсчитал секунды, шагнул под окно и забросил гранату сквозь решетку. Граната Годвина звякнула о прут, но и она провалилась в комнату. Тотчас же прозвучали взрывы, наполнив воздух клочками и осколками передней стены и солдат. Худ бросился через открытое пространство к ряду кипарисов. Годвин, спотыкаясь и пошатываясь, не отставал от него.
Они почти выбрались.
Если бы не стрелки на крыше. Снайперы, расставленные там, чтобы сбивать уходящих. Выстрелы прозвучали как щелчки хлопушек.
Худ крякнул и качнулся вперед, словно споткнувшись.
Кольт был у него в руке, но что толку? Отстреливаться не было смысла. Жидкая грязь кипела от ударов пуль.
— Нога, — сказал Худ.
Он растянулся на грязном краю того, что некогда было лужайкой. Тело его дернулось от нового попадания. Пуля вспорола край толстого свитера на спине.