Преторианец

Гиффорд Томас

Нижние окна, закрытые железной решеткой, были плотно закупорены от дождя. Дождевые капли с крыши, пролетая три этажа, отрывисто били в землю. Середину фасада закрывала неглубокая веранда. На крыльцо вели каменные ступени, и от них до двери оставалось примерно восемь футов.

Худ взглянул на часы.

— Пора бы им уже управиться с динамо.

— По крайней мере они не нарвались на отпор, — шепнул Стил, — а то бы мы услышали стрельбу.

Дождевой шквал окатил стену и крыльцо. Годвин оглянулся на ворота. Часовой по-прежнему был мертв.

Наконец Худ проговорил:

— Ладно, все-таки скажу. Нутром чую, что-то здесь не так. Слишком тихо. Может, мы вломимся в пустой дом. А может, что-то похуже. Все равно я не собираюсь ждать, пока меня осенит прозрение. Начинаем сейчас же. Декстер, постучи-ка в дверь.

Все поднялись на крыльцо вслед за Декстером. Альф безупречно владел немецким. Он застучал в дверь, резко и нетерпеливо, как стучит офицер, собираясь

спустить с кого-то три шкуры. Годвин ощутил в своей руке кольт. Он понимал, что следует собраться и сосредоточиться, но не мог — его пьянило участие в этой игре. Он добился, чего хотел, и его уносило сознание, что он снова с Максом Худом. Наконец-то настоящая война. Он чувствовал, что завершает путь, начатый очень давно.

Альф Декстер все орал, изображая раздраженного фрица. Сообщал, что промок насквозь и требовал, чтобы открыли сейчас же, не то он самолично проделает кому-то лишнюю дыру в заднице.

Дверь открыл немецкий солдат в стальной каске и в накидке.

Декстер ворвался внутрь, отбросив створку двери к стене. Худ протиснулся мимо него, толкая немца перед собой уткнувшимся ему в грудь кольтом сорок пятого калибра.

— Где Роммель? — рявкнул он по-немецки.

За очками в проволочной оправе видны были округлившиеся глаза немца. Парень был высоченный, добрыми четырьмя дюймами выше шести футов, и плотный — он утесом нависал над Худом. При виде вооруженных диверсантов с черными лицами он явно ошалел от страха. Годвин его вполне понимал.

Совершенно неожиданно немец вместо ответа на вопрос обхватил широкой ладонью ствол направленного на него пистолета и с силой оттолкнул его в сторону. Он отшвырнул Худа через узкий коридор, притиснул его к стене с такой силой, что по штукатурке до самого потолка пошла длинная трещина. Дальний конец коридора был неярко освещен. Декстер попытался оторвать немца от командира, но в узком проходе было не развернуться. Солдат был здоровый, как борец в боях без правил, и дрался отчаянно. Он взмахнул толстой, как окорок, рукой, почти без замаха ударил Декстера в лицо. Тот упал. Кровь из носа заливала пол, Декстер задыхался. Худ никак не мог вытащить нож, потому что руки его были прижаты к стене. Вся эта отчаянная яростная схватка уложилась для Годвина в три или четыре секунды. Немецкий солдат вытащил свой нож и готов был расправиться с Максом Худом. Годвин направил свой кольт в лицо немцу — красное, искаженное страхом и бешенством лицо, выпученные глаза, красный как у клоуна нос — и нажал спуск. Лицо исчезло. Взорвалось розовыми осколками и брызгами крови, костей, мозга, которые словно поплыли к свету в конце коридора. Тело, уже мертвое, качнулось назад и рухнуло, перегородив проход.

Худ развернулся и махнул ждавшим снаружи. Левая рука у него от удара о стену бессильно обвисла. Каменный пол был скользким от крови. Они все столпились в проходе: Декстер, Смайт-Хэвен, Холбрук, Стил, Кокс, Худ и Годвин. Слишком много народу. В дальнем конце коридора, освещенная лампой, уходила вверх каменная лестница. Несколько закрытых дверей в стене прохода рядом с ними. Худ махнул Годвину, приказывая вместе с ним отойти к лестнице. Диверсанты смотрели на командира, ожидая распоряжений. Снова настала тишина, прерываемая только свистящим дыханием Декстера, у которого был сломан нос. Они ждали в напряженной готовности, белые на черных лицах глаза стреляли по сторонам — ждали решения своей судьбы. Что дальше? Худ повернулся к Годвину:

— Ни черта мне это не нравится…

Где-то близко громыхнул взрыв. Динамо. Но свет над лестницей горел по-прежнему. На вилле имелся свой генератор.

Худ рывком развернулся к Годвину.

— Они нас ждали, старик. Они подготовились.

И словно эти слова были сигналом к началу действия, двери в коридор распахнулись, из них посыпались солдаты, оружие наготове, рты открыты, гортанные выкрики шрапнелью раскатываются по проходу. Десять секунд смятения, неразберихи, рыка немецких голосов, а потом Макс Худ громко произнес:

— Провались оно все, — и выстрелил.

Немец начал падать, оборвав крик, и тогда воцарился подлинный, совершенный ад. Все вокруг словно взорвалось выстрелами, криками, воплями, безумным шумом, сутолокой, какие и не снились Годвину. К нему спиной пятился Кокс, вздрагивая от отдачи автомата, Годвин увидел, как пули выходят из его спины, словно пальцами вырвав клочья темного свитера, пройдя насквозь, насквозь. Мертвый Кокс опрокинулся навзничь. Худ отбросил в сторону падающее тело и выстрелил в упор в грудь немцу. Пули врезались в стены, пыль заполнила тесное пространство удушливым газом. Почувствовав острую боль, Годвин опустил взгляд и увидел, что гвоздь, торчащий из отколотого куска штукатурки, впился ему в икру. Потом его отбросило на пол, новая боль, словно выхваченной из огня кочергой протянулась по правому боку от подмышки. Он повернул голову, которой едва не упирался в нижнюю ступень лестницы и попытался вдохнуть в себя что-нибудь кроме известковой пыли. Он знал, что умирает. Какой-то частью мозга, унаследованной еще от рептилий, он сознавал, что время пришло, что все будет кончено

через минуту или две. Это не было мыслями, он этого не думал. Он просто знал, что знал. Жизнь кончена. Бок болит. Он убил человека. Худ стреляет из автомата. Шум скоро утихнет. Скоро не надо будет беспокоиться о том, что нечем дышать, и вообще ни о чем. Он заморгал от пыли. По лестнице вниз топали тяжелые сапоги. Ему хорошо видны были эти сапоги на каменной лестнице. С подбитой гвоздями подошвой, очень тевтонские сапоги, а следом появился в поле зрения и сам человек: колени, мощные ляжки, рука, опущенная вдоль тела. Рука сжимала длинную ручку ручной гранаты. Ничего не оставалось, как убить его. Годвин поднял кольт и выстрелил дважды. От отдачи боль в боку словно взорвалась. Первая пуля ударила немца в промежность, вторая — в грудь. Он упал на ступени. Граната покатилась вниз и остановилась рядом с Годвином. Он представления не имел, как действует эта чертова штуковина. Схватил за ручку и швырнул обратно вверх по лестнице. Сверху показались новые сапоги и ноги. При виде летящей им навстречу фанаты они развернулись и затопали наверх, но лестница была узкой, а сзади поджимали другие, не понимавшие, что происходит, и все снова стало походить на полицейскую комедию. Смешное было зрелище. Граната взорвалась, сорвав с потолка лавину штукатурки и пробив дыру в задней стене. Взрыв в замкнутом пространстве оглушал. Годвин ощутил на лице жар и уколы летящей каменной крошки, потом в дыру ворвались брызги дождя.

Он поднялся и попытался разобраться, что творится в сорокафутовом отрезке коридора, забитом свалкой тел, блеском ножей, выстрелами, взмахами кулаков. Шла рукопашная. Прямо перед собой он увидел, как Макс Худ выдергивает нож из чьей-то груди. Вой и рычание приводили на ум зверей в клетках зоопарка. Худ, резко обернувшись, поднял автомат и пустил очередь в лампу над головой Годвина.

Годвин ощущал напор тел, пахло потом, кровью, известковой пылью, он чувствовал неповторимый резкий запах выстрелов. Он пробирался вдоль стены, все время наталкиваясь на кого-то. Кто это был, друзья или враги? Различить их в темноте было невозможно. Он слышал автоматные очереди с задней стороны дома, слышал, как кричат люди. Он упал на колени, пополз среди сапог и чужих коленей. Вспыхнул фонарик, за ним второй, лучи зашарили по коридору, как прожекторы, нашаривающие в ночном небе бомбардировщики. Снова прозвучали выстрелы, короткими очередями и одиночными, и перед Годвином, расталкивая сапоги, упало тело. Пуля пробила дыру в горле упавшего и раздробила ему челюсть, глаза моргали. Изо рта торчала вставная челюсть. Это был Смайт-Хэвен. Годвин переполз через него, потому что помочь уже ничем не мог. Пальцы Смайт-Хэвена вцепились ему в ногу, но он уже умирал, из горла хлестала кровь. Годвин преодолел тридцать футов коридора на четвереньках, оскальзываясь ладонями по залитому кровью полу. Осколки штукатурки втыкались в кожу. Ему казалось, что он всю жизнь провел в этом коридоре, хотя умом он понимал, что прошло две, самое большее три минуты с тех пор, как Альф Декстер застучал в дверь и они ворвались в дом, готовые устроить в нем ад и убить Роммеля. Он своими глазами видел, как умирали Кокс и Смайт-Хэвен. Сколько еще мертвы? Он выдернул Кокса из моря и привел его умирать в шумном, полном взрывами коридоре. Дышать было нечем, но и до двери наверняка уже недалеко. Снаружи прогремел взрыв. В грозовое небо взметнулось пламя. Взорвался один из автомобилей — оранжево-красный сполох на черном фоне. Наверняка Берт Пенроз и его ребята вернулись, покончив с динамо. Удар в дверь. Кто-то из немцев в замешательстве бросился из дома. Годвин замер плашмя, тяжелые сапоги прошлись по спине, врезались в копчик. Снаружи, у машин, он увидел человеческие фигуры. «Отличные парни», — подумалось ему. Солдаты Африканского корпуса мелькали повсюду. Не меньше бригады. Диверсанты встретили выскакивающих из дома солдат огнем, те сбегали с крыльца только чтобы умереть на ступенях или на гравийной дорожке. Еще один взрыв, второй автомобиль охватило пламя, горящие обломки взвивались в темное небо, как ракеты фейерверка в ночь на четвертое июля.

Годвин ощутил укол штыка в спину, затаил дыхание, услышал бормотание немца, сквозь сомкнутые веки пробился свет направленного ему в лицо фонаря. Он заставил себя не открывать глаз. Его пнули сапогом. Годвин лежал, как труп. Немец двинулся дальше. Годвин приподнялся на локтях и дважды выстрелил ему в спину.

В коридоре было тихо, бой переместился наружу, где шла — в свете горящих машин — яростная перестрелка. Годвин почувствовал руку на своем плече. А он думал, что никого живого не осталось рядом с ним в темном коридоре.

— А ты не утратил инстинкта убийцы, — сказал Макс Худ. — Оно и к лучшему, черт бы его побрал. Хорошая работа. Та граната на лестнице принесла тебе немало очков.

— Мы собираемся отсюда убраться?

Во рту так пересохло, что Годвин едва мог говорить.

— На данный момент немножко сомнительно, а? Мы многих потеряли. Декстер и Куэлли за домом убиты.

— Кокс и Смайт-Хэвен тоже.

— Холбрук, боюсь, потеряет руку.

Кто-то полз к ним через обломки стены и тела. Лэд Холбрук.