Преторианец
Шрифт:
— Ну, главное, эта штука работает. Мозги, по крайней мере, не вытекают.
Такие шуточки вызвали в ней желание его придушить.
— Да, я смогу приехать. Правда, мне не хотелось бы попадать на часы визита мисс Коллистер…
— Не волнуйтесь, все улажено. Как в аптеке.
— Тогда ладно. И машина мне не понадобится. Доберусь поездом. Расписание я наизусть выучила.
Вардан еще что-то говорил, но она слушала вполуха. Вардан, как и война, относился к тем явлениям, которые надо просто перетерпеть.
— Отлично. Я к вам присоединюсь.
— Пожалуйста,
— Мне это вовсе не трудно. Я вас подвезу, и отказ не принимается.
Сегодня Сцилла почти не замечала Монка Вардана, ехавшего в Солсбери в одном купе с ней. Она вежливо уклонилась от разговора, и он, нисколько не обиженный, зарылся в пухлые папки с докладами, отпечатанными убористым шрифтом. А она погрузилась в мысли о бедняге Роджере.
Он так многого не знал. Не знал, как изменился мир с тех пор, как он отправился по своему секретному заданию с Максом. Не знал, как изменилась их жизнь. Три с половиной месяца прошло.
Когда он уезжал, у нее была одна дочь, а теперь появилась вторая. Вспомнит ли он маленькую Дилис Элленби? Вспомнит ли ночь, когда разбомбили «Догсбоди», и мать Дилис умирала в разбитом здании напротив ресторана?
Знает ли он о смерти Макса? Как он все это примет?
От этих вопросов у нее холодело сердце.
Не пострадали ли его ум и память? Станет ли он снова самим собой?
Узнает ли он ее?
Будет ли любить по-прежнему?
Она стояла у окна в каменной башенке особняка. Вид стал уже знакомым; через покрытую лоскутами снега равнину к зловещему кургану римского форта Олд Сарум — это налево, а направо за голой черной рощей — огромные башни Солсберийского собора, еле видимые сквозь клубящуюся метель. Снег, падавший сухой крупкой, стучал в толстое стекло. Он уже запорошил парк под стеной. Там, высунув языки и встряхивая тяжелыми головами, бегали крупные псы. Рассказывали, что владелец замка не так давно еще держал в парке львов.
Четырехэтажное здание со множеством флигелей и с башенками на островерхой крыше превратили в госпиталь для «особых случаев», когда Битва за Британию начала изрыгать инвалидов. Обожженные летчики Королевских ВВС, люди с нервными срывами, ослепшие и безногие… Были среди них и неблагонадежные, и немецкие шпионы. Последние занимали отдельное крыло, обеспечивавшее им изоляцию от остальных пациентов. Кое-кто из шпионов оправлялся после достаточно интенсивных допросов. Так что вокруг было немало вооруженных охранников. Из своего окна Сцилла видела нескольких солдат у ворот, пулеметную команду на травянистом откосе, сбегающем к дороге, и марширующий взвод на автостоянке.
Годвин неподвижно лежал под крахмальной жесткой простыней — спокойное лицо, ровное дыхание — по-прежнему в объятиях комы. Она приезжала в Солсбери три-четыре раза в неделю. Началось это перед самым Рождеством, когда мало кто верил, что он выживет. Пуля снесла ему едва ли не половину головы, потом ему неделями приходилось обходиться тем уходом и лечением, какие могли обеспечить на подводной лодке, потом в Александрии, потом в Каире, пока
Сиделка заканчивала подравнивать Роджеру бородку. Щелкали ножницы. Вардан остался внизу, зашел к кому-то из администрации. Врач по фамилии Арбатнот влетел в палату и остановился рядом со Сциллой, двумя руками прижимая к груди папку с записями.
— Так вот, мисс Худ, как обстоят дела. Операция на черепе прошла вполне успешно. Не вдаваясь в технические подробности, скажу, что залатали его на отлично. Вы уже знаете, что он не парализован. Просто не желает просыпаться — ему порядком досталось. Видимо, ему необходимо было заспать все это. Однако… он заговорил. Глаз не открывал, насколько нам известно, но повторяет слова…
— Какие? Что он говорит?
Арбатнот покачал головой:
— Не могу разобрать, но все время одни и те же. Похоже на стихи. Мы все надеемся. Пойдемте, разглядите хорошенько своего парня.
Бесшумно появился Монк Вардан. Она не обернулась к нему, села в изголовье кровати.
— Роджер, милый, ты меня слышишь? Это Сцилла…
Она взяла его за руку, лежавшую поверх простыни.
— Есть там кто дома? Я же знаю, что ты меня слышишь… Пора бы и проснуться. Почему ты не хочешь поговорить со мной, Роджер?
Она сжала его руку и ощутила ответное пожатие.
— Ну вот, ты здесь, правда? Пора просыпаться, милый.
Его губы шевельнулись, она видела, как они движутся, выговаривая слова.
— Какая у тебя аккуратная бородка, — шептала она ему в ухо, мечтая, чтобы их оставили наедине. За недели, прошедшие с последней операции, на голове у него оставалось все меньше и меньше бинтов. — Бьюсь об заклад, ты раньше никогда не отращивал бороду… Хочешь на себя посмотреть? Я подержу тебе зеркало. Ну пожалуйста, открой глаза, проснись, Роджер…
Он что-то сказал. Монк подался вперед. Она нагнулась к самым его губам, почувствовала ухом теплое дыхание. Он повторил, снова сжал ей пальцы. Она улыбнулась. Он снова зашептал ей на ухо.
Арбатнот не выдержал.
— Что он говорит?
Она ответила:
— Жизнь бесконечна и любовь бессмертна.
— Прошу прощения?
— Это просто отрывок… из очень давнего прошлого.
Она провела ладонью по глазам, стирая слезы. Они висли на ресницах, мешали смотреть.
Роджер Годвин улыбался.
— Жизнь бесконечна… и любовь бессмертна… а смерть…
Она склонилась и поцеловала его в губы, чувствуя, как они улыбаются под ее губами.
— Сцилла, — тихо сказал он, — я узнал тебя, узнал запах твоих духов. Конечно, ты.
Он очень медленно, щурясь, приоткрыл глаза.
— Боже милостивый… старина Монк… ангел смерти примостился в ногах моего ложа… Что здесь такое? А это что за птица? Где я, черт возьми? Господи, я все отлежал.