Прежде чем мы стали чужими
Шрифт:
Элизабет,
мои поздравления. Я рад за вас. Я знаю, как сильно ты хотела детей.
Всего наилучшего,
Мэтт.
Через две минуты в мою почту упал ответ.
Всего наилучшего? Вот так, да? Прожив со мной больше десяти лет, ты так и не можешь сказать мне «с любовью»?
Я не ответил. Мне было некогда. Мне надо было снова попасть в метро.
2. Пять дней после встречи
МЭТТ
Каждый
Дела на работе шли плохо. Еще три месяца назад я подал начальству заявление с просьбой отправить меня на полевую работу, но мне отказали. И теперь я вынужден был смотреть, как благословленные Элизабет с Брэдом ходят по офису, а все вокруг поздравляют их с будущим ребенком и повышением Брэда по службе, которое случилось немедленно после объявления о ее беременности.
Я же продолжал отвергать любое продвижение вперед в своей жизни. Я был застывшей лужей дерьма. Я вызвался снова поехать добровольцем в Южную Америку вместе со съемочной группой Нэшнл Джиогрэфик. Нью-Йорк перестал быть прежним. Джунгли Амазонки со всеми их прекрасными экзотическими болезнями казались мне привлекательнее, чем моя бывшая жена с ее раздутым от важности мужем. Но мое заявление не получило ни одобрения, ни отказа. Оно так и валялось у Скотта на столе в куче других заявлений.
Я размышлял о текущем состоянии своей жизни, пялясь на белую стену в комнате отдыха. Стоя возле кулера с полупустым бумажным стаканчиком в руках, я перебирал в памяти все пустые, незначащие годы, проведенные с Элизабет, и спрашивал себя: ну почему? Как вышло, что все пошло наперекосяк?
– Эй, старик, ты чего там? – раздался из открытых дверей голос Скотта.
Я повернулся и улыбнулся ему.
– Да ничего, просто размышляю.
– Ну, выглядишь ты вроде пободрее.
– Вообще-то я размышлял, как так вышло, что мне тридцать шесть, я разведен и сижу тут, зажатый в этой проклятой кабинке.
Скотт подошел к кофеварке, налил себе полную кружку и не спеша устроился возле стойки.
– Ты был трудоголиком? – выдвинул он предположение.
– Дело не в этом. Элизабет изменила мне не поэтому. Она бросилась в костлявые объятия Брэда, а он работает еще больше меня. Да блин, Элизабет сама работает больше меня.
– Да что ты все цепляешься за прошлое? Ты посмотри на себя. Ты высокий. С волосами. Да еще, – он помахал рукой в районе моего живота, – у тебя там, кажется, еще и мускулы?
– Это что, проверка?
– Да я бы убил за такую кучу волос, как у тебя.
Скотт принадлежал к типу мужчин, которые лысеют в двадцать два. С тех пор он брился наголо, как Мистер Мускул с рекламы моющих средств.
– Как бабы называют эту штуку? – спросил он, указывая на мой затылок.
– Пучок?
– Не,
– Они называют это мужской пучок.
Он оглядел меня изучающим взглядом.
– Господи, Мэтт. Ты свободный человек. Почему ты не скачешь по саванне? Тошно смотреть, как ты тут киснешь. Я думал, ты давно пережил историю с Элизабет.
Я закрыл дверь в комнату отдыха.
– Ну да. Я давно пережил историю с Элизабет. Я вообще с трудом вспоминаю, что любил ее. Я любил свои фантазии – как мы путешествовали вместе, фотографировали, вот это все. Но даже тогда чего-то всегда не хватало. Может быть, я слишком много работал. В смысле, мы только об этом и говорили, нас только это и объединяло. Ну, и где я теперь?
– А что с девушкой из метро?
– А что с ней?
– Я-то откуда знаю? Мне казалось, это ты собирался ее найти.
– Ну да. Наверно. Но проще сказать, чем сделать.
– Тебе надо расширять кругозор. Пойди поищи в социальных сетях.
Найду ли я там Грейс? Я разрывался между желанием сделать все, чтобы отыскать ее, и чувством, что это совершенно бесполезно. Она будет с кем-то. Будет за кем-то замужем. За кем-то, кто лучше меня. Мне хотелось уйти от всего, что напоминало – у меня нет ничего.
– Если ты так переживаешь, то почему не подпишешь мое заявление? – спросил я.
Скотт нахмурился. Я обратил внимание на глубокую морщину между его бровями, и подумал, что мы же с ним ровесники… а он заметно стареет.
– Я имел в виду саванны не в буквальном смысле. Попытка сбежать не решит твоих проблем.
– Теперь ты типа мой психотерапевт?
– Нет, я твой друг. Ты помнишь, как сам просил эту работу в офисе?
Я направился к двери.
– Подумай об этом, а? Пожалуйста, Скотт.
Прежде чем я вышел из комнаты, он ответил:
– Ты не за тем гонишься. Это не даст тебе счастья.
Он был прав, и я мог признать это про себя, но не вслух. Я думал, что, если бы смог снова выиграть приз, получить признание своей работы, это могло бы как-то заполнить черную дыру, пожирающую меня изнутри. Но глубоко внутри я знал, что правильный ответ состоит не в этом.
После работы я сел на лавочку на автобусной остановке прямо возле здания Нэшнл Джиогрэфик. Наблюдая, как толпы людей торопятся по домам, снуют туда-сюда по переполненным тротуарам центра города, я размышлял, можно ли судить о степени одиночества человека по тому, как он или она спешит куда-то. Никто, у кого есть хоть кто-то, ожидающий его дома, не будет сидеть на лавочке после десятичасового рабочего дня и наблюдать за людьми. В моей сумке еще со школьных времен всегда лежала фотокамера «Пентакс», но я не пользовался ею много лет.