Прежде чем сдохнуть
Шрифт:
Как-то так…
Пока мужики коллективно ссали в костер с целью окончательно и бесповоротно его потушить, мы, девочки, медленно продвигались по лесной тропинке в сторону пансионата, беспричинно хихикая. К счастью, мужики довольно скоро нас нагнали, и Алку уволок куда-то в сторону Димон. Мы с Юрой тоже как-то очень уместно отстали. Я висла на его рукаве и продолжала вдохновенно вещать:
— Нет, я, правда, считаю, что нам в пансионе надо ввести институт «доброго литературного критика».
Я всю жизнь мечтала о славе Виссариона Григорьевича Белинского. Я хотела открывать новые таланты и привлекать к ним внимание. Я поэтому, как только приехала сюда, и занялась этими критическими опытами. По банальной глупости я не с того конца начала. Вместо того чтобы сразу делать то, чего мне так хотелось – хвалить людей, я решила сначала «нагулять авторитету» и принялась критиковать. Хотя, в глубине души, я не считаю ни Алку, ни Таньку бесталанными. Они очень искренно пишут, и уже ради этого их стоит читать.
Я приседала Юре на уши как умела. По итогам мне удалось главное: я смогла заставить его поверить, что наше пансионное комьюнити все еще не знакомо с творчеством лесбиянки Нины только потому, что та очень боится критики, очень стесняется, опасается едкого разгрома и именно поэтому так тщательно скрывает ото всех содержимое кармана своего правого полужопия. Именно поэтому она и на меня тогда так набросилась – во всяком критике она видит угрозу себе, даже если этот критик пока что не добрался до нее лично.
— Я думаю, что она пишет прелестные и очень трогательные стихи, любовную лирику, – останавливала я Юрку и всей тушкой повисала на нем. – Поэты особенно ранимы. Они гораздо тонкокожее, чем прозаики. И если романисты и повестисты охотно распространяют свое творчество среди масс, то поэты – очень замкнуты. Я думаю, что Нина пишет именно стихи. И так боится, так страшно боится, что над нею начнут смеяться и размазывать по стенке, что сама она никогда не решится их показать. Так вот! Я поняла! Боже, ты послушай только, что я только что придумала!
Я вполне натурально сделала вид, что светлая идея выкрасть у Нины исписанные ею клочки бумаги (на которых, конечно же, нацарапаны гениальные стихи) посетила меня только что. Я смогла убедить Юрку, что Нина жаждет восхищенных откликов на свои вирши, и что мы страшно облагодетельствуем ее, если проникнем в ее комнату, похитим листки, а на следующее утро вывесим их на всеобщее обозрение с восхищенными комментариями.
Я так воодушевила его, что он готов был тут же пойти и замочить Нинку, лишь бы выкрасть ее стишки. Я уговорила его отложить этот подвиг до завтра.
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Следовало выманить Нину куда-то из ее комнаты
— Ну что, когда? – вопросительно дернул подбородком Юра, приканчивая свой омлет.
— После ужина, – уверенно кивнула я и поспешила убраться в свою комнату, чтобы в тишине спокойно придумать план.
Но в этот день как будто всё сговорилось против меня. Едва я закрыла за собою дверь и включила ноутбук, чтобы поискать какие-нибудь способы выманить человека из помещения в детективах и криминальных хрониках, как в дверь постучали. Это была Натка.
— Слушай, ты меня вчера прямо заинтриговала рассказом про твою будущую книгу. Признавайся, про что пишешь?
— Про смерть во имя призвания, я же сказала вчера, – отмахнулась я.
— Кто умирает? От чего?
— Вот напишу, и все узнаешь, – я решительно не была настроена на разговор, голова моя обдумывала другое.
— И дело происходит в «Новогорске»?
— Да, я же говорила, – довольно раздраженно ответила я.
— То есть про смерть футболистов? – как будто бы наугад ляпнула Натка. Хотя чего же там было угадывать – можно подумать, там столько смертей в этом «Новогорске» приключилось.
— Молодец, догадалась! Что, впрочем, было не так уж сложно.
В конце концов, в этом заповеднике здоровья не так уж часто умирают.
— У тебя есть какая-то эксклюзивная информация на эту тему?
— Ну, кое-что есть, – мне хотелось выглядеть значительной, и я не стала признаваться, что кроме пьяных измышлений жены моего старого МВД–шного приятеля у меня за душой ничего нет.
— Тебе этот твой мужик милицейский что-то рассказал?
— Да, он там отдыхал как раз, когда все это случилось. Но у меня есть и другая информация.
Натка стала злостно наседать на меня и требовать, чтобы я тут же рассказала все, что знаю. Мне же хотелось поскорее ее выпроводить. Диалог не складывался.
— Ты знаешь, что эта тетка, которая их отравила, через год должна выйти на свободу? – не отступала Соколова.
— Конечно, знаю, – и тут до меня дошло, что Наткин интерес далеко не праздный. А очень даже предметный. Тут уже мне самой стало любопытно, что стоит за ее вопросами. – Мать, признавайся, тебе-то какое дело до всей этой истории?
Натка только поджала губы.
— А ты в курсе, что та тетка Шалимова уже давно на свободе?
— я намеренно поддразнила Натку, сделав ошибку в фамилии Нины.