Прежде всего любовь
Шрифт:
– Это какие? – спрашивает он, нарушая еще одно важное правило. Не задавать неудобных вопросов во время первого телефонного разговора.
– Останусь дома и буду читать про банки спермы, – говорю я.
Он смеется, но я не отвечаю. Тогда он спрашивает:
– Ты серьезно, что ли?
– Ну да, – говорю я, стараясь не думать о потенциальных хороших генах, которые могут ждать меня на крыше сегодня.
Эти ложные надежды всегда меня мотивировали. Заставляли выбираться куда-то каждые выходные. Всегда есть план – встретиться с кем-нибудь. Даже если заявлено, что будет девичник. Даже если вы один из тех людей,
– Возвышенная цель, – говорит он, – держи меня в курсе.
– Тебе правда интересно?
– Да, немного.
Я вешаю трубку, не понимая, говорил ли он обо мне или моем проекте. Я подозреваю, что и о том, и о другом. И, честно говоря, это чувство взаимно. Но напоминаю себе, что слабая заинтересованность больше не для меня.
Как я и обещала, остаток дня я посвящаю исследованию рынка доноров. Делаю подробные заметки о врачах-репродуктологах и банках спермы в Атланте в линованном желтом блокноте, где я раньше отмечала интересные профили с Match.com (в том числе профиль Пита). Пока я читаю, делаю заметки и захожу в разные чаты, я чувствую себя все сильнее и свободнее. Моя мечта о браке умирает. Мне нужно только немного спермы и врач. Это непросто и недешево, но гораздо понятнее, чем искать «Единственного». А главное, это зависит только от меня.
Каждые несколько часов я ищу в доме или во дворе Гейба и рассказываю ему о моем новом опыте. Он внимательно, как всегда, слушает, но, кажется, смеется надо мной. Наконец мне удается его заинтересовать – я натыкаюсь на сайт, где сидят люди, которые имеют какое-то отношение к искусственному оплодотворению. Доноры яйцеклеток и спермы, люди, зачатые при помощи донорского материала, суррогатные матери, настоящие родители.
– Если бы тебя родили от донора, ты бы чувствовал, что с твоей жизнью что-то не так? – спрашиваю я его, прочитав особенно неприятный рассказ девочки-подростка, которая ничего не знает о своем биологическом отце и теперь мучается, пытаясь понять, кто он. «Я никогда не прощу свою мать за это эгоистичное решение, которое навсегда оставило дыру в моей груди».
– Обычная девочка-подросток, – Гейб смотрит на меня через плечо.
Он вообще любит посидеть дома, и сегодня решил посмотреть «Телевизионные новости», один из своих любимых фильмов. Так что он ставит его на паузу и заканчивает ответ:
– Если бы она знала своего старика, то придумала бы другую причину ненавидеть мать.
– Может, – я обдумываю следующий вопрос, – то есть тебе не было бы грустно?
– Если бы я не знал своего биологического отца? – уточняет Гейб, который на самом деле не знаком со своим биологическим отцом. Он умер от рака простаты сразу после рождения Гейба. У него был только отчим, тихий вежливый профессор, за которого его мать вышла замуж, когда Гейбу было семь. Несколько лет Гейб звал его Стэном, но потом начал звать папой.
– Ты не знаешь своего настоящего отца, – объясняю я, пытаясь понять разницу, – но ты знаешь, кто он был. Это не тайна.
– Но донор спермы тоже не обязательно тайна, – говорит он, – ты же сама сегодня говорила, что бывают разные варианты.
– Ну да, – соглашаюсь я, вспоминая историю девушки, которая связалась со своим биологическим
Гейб пожимает плечами, глядя на неподвижный экран, где замерший на сцене Уильям Херт начинает потеть, еще не попав под камеру.
– Проблемы есть у всех… Но ты – тот, кто ты есть.
Я моргаю.
– Ты о чем? Ты – тот, кто ты есть?
Он вздыхает.
– Предположим, я обнаружил, что зачат с использованием донорской спермы. Что я не сын человека, которого видел на старых фотографиях и чуть-чуть помню. Или, например, у моей мамы был роман с молочником, и я только что это узнал. Но я-то от этого не изменюсь.
Я непонимающе смотрю на него.
– Это же просто одна клетка, – говорит он, – какая разница? Донорское сердце, донорская роговица, донорская почка?
– Большая разница, – отвечаю я, хотя мне хочется верить в его вариант, – роговица – это тебе не половина ДНК.
– Предположим, – соглашается он, – но это все равно ничего не меняет. Неважно, родился ли я от своего биологического отца или от донора… Меня вырастили мама и Стэн. Папа.
Я глубоко вздыхаю.
– А если я заведу ребенка от донора и никогда не выйду замуж? Что если у моего ребенка не будет вообще никакого отца?
– А это вообще третий вопрос. Это касается людей в твоей жизни, а не твоей… сущности. И это тоже возможно. Люди умирают. Уходят. Миллионы людей растут без отца или без матери. Так что, даже если ты не выйдешь замуж, у твоего ребенка будешь ты сама. И что?
– И что? – говорю я. – Это как-то невесело.
– А вообще не рождаться веселее?
Я киваю, когда он предлагает финальный вариант:
– Нужно просто быть самим собой.
Я смотрю на него, пытаясь осознать обычную для него фразу, а он включает фильм, и в конце концов я переключаюсь на рассказ бабушки ребенка, которого ее дочь-лесбиянка завела от донора и воспитывает вместе с девушкой. Я убеждаю себя, что позитивных добрых историй с хорошим концом больше, чем грустных, особенно если все участники честны с самого начала. В конце концов, это все не так уж отличается от традиционных семей. Все мы беззащитны перед трагедиями, отчуждением, ложью и тайнами.
– Гейб?
– Да? – на этот раз он не останавливает фильм.
– Как ты думаешь, я сумасшедшая?
– Ты серьезно спрашиваешь? Или это такой буддистский коан? – он не отрывается от экрана.
– Меня правда это волнует, – я чувствую страх, который подтверждает мои опасения, – ты считаешь, что я сошла с ума.
– Ну да. Но не сильнее, чем обычно. И я уже говорил, что нужно быть собой.
Вечером, перед тем как лечь спать, я звоню Мередит, чтобы рассказать все сестре. Я сразу понимаю, что она в плохом настроении, как и всегда.
– Что не так? – спрашиваю я.
– Все в порядке.
– Ты какая-то злая.
– Нет.
– Ну ладно. Чем занималась сегодня?
– Постирала три раза. Сходила за продуктами. Забрала рубашки Нолана из химчистки, – голосом она подчеркивает, как мучительна эта рутина.
– И все?
– Ну… отвела Харпер в «Баклс».
– Она выбрала туфельки?
– Нет. Она устроила истерику из-за фиолетовых сандалий с блестками, и нам пришлось уйти.
Я смеюсь, и она добавляет ненужный комментарий: