Президент от мафии
Шрифт:
– Точно. – Хейз, словно желая удостовериться, на месте ли зубы, сделал языком вращательное движение и вышел из ванной.
Хейз посмотрел на часы – до пресс-конференции оставалось сорок минут. Выглянул в окно – к застекленной куполообразной ротонде, где он обычно давал интервью прессе, подъехало несколько микроавтобусов. Он рассчитывал, что их будет гораздо больше.
– Надеюсь, мне не придется петь перед пустой церковью.
– Это неважно. Широкая огласка пока ни к чему. Поскольку мы поздно взяли старт, лучше застать их врасплох, ударить там, где они меньше всего ожидают – завтра на дебатах в Де-Мойне. Говори покороче, не вдавайся в детали – только общие тезисы.
– Брось, Эй-Джей. Мне есть что сказать. Я хочу поговорить о проблемах иммиграции… – Он замолчал, увидев, что Эй-Джей Тигарден сокрушенно уронил
– Мы должны быть над схваткой. – Эй-Джей уперся мясистыми ладонями в колени и устремил умоляющий взгляд на Хейза. – Не нужно никакой конкретики. Если ты пустишься в детали, я умываю руки.
– О чем же нам говорить?
– Мы сосредоточимся на программном девизе, который состоит в следующем: Америка, Хейз Ричардс чувствует твой гнев! Он чувствует твое раздражение! Чувствует твое разочарование, отчуждение, ощущение утраты. И знаете, почему он чувствует все это? Потому что он один из вас! Потому что, прежде всего, он такой же несчастный гражданин Америки, а потом уже все остальное. И как каждого американца, его злят эти бесчисленные гуру, пекущиеся об интересах каких-то непонятных групп… злят, потому что все эти парни – черт бы их побрал! – куплены. Хейз Ричардс никогда не протирал штаны в Конгрессе, ни разу не позволил он, чтобы какой-нибудь вонючий лоббист накормил его бесплатным ужином… он никому ничего не должен. Хейз Ричардс чист, как стекло. Он единственный кандидат, который не куплен.
– Издеваешься? – буркнул Хейз, вспомнив о встрече в «доме на колесах».
– Ладно, ладно. Но ты должен сказать именно это. Тебе предстоит возглавить вторую американскую революцию. Революцию недовольных, разочарованных. Ты заставишь Америку работать, черт побери. И попробуй только заикнись о каких-нибудь абортах или правах геев – получишь коленом под зад.
Оба замолчали.
– Если ты сделаешь все так, как я сказал, – наконец промолвил Эй-Джей, – я посажу тебя в Белый дом.
Утром Райан взял такси до Провиденс, где встретился со своей съемочной группой. К нему подошла восточного вида девица – атлетического сложения, с простодушным лицом и длинными черными волосами – и пожала ему руку, едва не раздробив при этом кости.
– Я Реллика Сунн, – сообщила она.
В одной руке, поигрывая мускулами, она держала «Бетакам», [28] весивший не меньше 50 фунтов; из многочисленных карманчиков рабочей жилетки торчало различное съемочное оборудование. При температуре 30 с небольшим по Фаренгейту одета она была так, словно собралась в Палм-Спрингс. Рядом с ней стоял крепкий, худощавый мужчина с магнитофоном «Награ» и радиомикрофоном.
– Меня зовут Райан Боулт, – представился Райан.
– По какому случаю веселье? – спросила Реллика.
28
Профессиональная видеокамера.
– Похоже, губернатор Ричардс собирается сделать заявление о том, что баллотируется на пост президента.
– Президента чего?
– Ты будешь смеяться.
Заявление было кратким, и Райан отснял мероприятие целиком. Ровно в одиннадцать Хейз вышел на подиум. Он был встречен дружелюбными улыбками; чтобы все выглядело тип-топ, Эй-Джей предусмотрительно заплатил массовке.
– Я замечаю, что сегодня в Америке царит атмосфера растерянности и разочарования, – вещал Хейз, – атмосфера загнанного вглубь раздражения. Для многих из нас американская мечта умерла. У нас больше нет общенациональной идеи. Мы похожи на отражения кривого зеркала. Мы деремся друг с другом, мы рвем в клочья плоть нации. Почему так происходит? – Хейз откинул вопрошающим взором притихшую аудиторию. – Цены растут. Производство падает. Черное и белое население бунтует. Наша продукция по всем показателям уступает импортной. Во время второй мировой войны перед нами была цель… и мы победили. Войну, которую мы ведем сегодня, даже и войной-то не назовешь… потому что речь не идет о сохранении американских ценностей. И все же мы проигрываем эту войну. Войну за экономическое выживание. Мне кажется, Америка не должна сдаваться. Я, как и вы все, негодую, потому что мы
Представители национальных телестанций и местные репортеры, подхватив оборудование, спешно разъехались по редакциям. Хейз Ричардс вернулся в свою резиденцию.
– Ну, что скажешь? – обратился он к Эй-Джею.
– По правде говоря, ты хватил лишнего. Бунтующее население, спад экономики… Не надо говорить то, о чем тебя никто не спрашивает. Держись главного. Впрочем, главное начать.
В принадлежавшем компании «Рипаблик Эйрлайнз» «Боинге-737» двадцать мест в задней части салона были забронированы специально для команды Хейза Ричардса.
Райан с Релликой едва успели на самолет. Чтобы сэкономить деньги, они отправили звукорежиссера домой. Райан сам мог справиться с магнитофоном «Награ». Реллика сказала, что освещение достанет на месте. Они ударили по рукам и пристегнули ремни безопасности.
Райан знал, что они держат курс на Де-Мойн, но весьма смутно представлял, что из всего этого выйдет.
Глава 17
Вечерние новости с Брентоном Спенсером
– Взгляни-ка, – сказала гримерша Брентону, подведя карандашом глаза. Они находились в его офисе в «Ободе». До эфира оставалось несколько минут.
Офис Брентона располагался в восточной части студии. Среди безликой мебели из стекла и хромированного металла в глаза бросались белые ковры с густым ворсом, отделанные под дуб стены и предметы абстрактного искусства. Внутренняя стеклянная переборка на случай, если Брентон желал уединиться, была снабжена дистанционно управляемыми гардинами. На дальней стене офиса была панель с телемониторами, по которым крутили информационные программы других станций. Там же был установлен компьютер с банком данных, куда по программе «Нексус» стекалась информация мировых агентств новостей. Обычно Брентон был приветлив с Крис, своей гримершей, и не упускал случая доброжелательно подшутить над ней, но в тот вечер ему было не до шуток.
Готовясь к эфиру, он просмотрел часть предоставленных ему материалов по Хейзу Ричардсу. Он уже видел отснятые тем утром кадры, где губернатор Род-Айленда официально объявлял о своем участии в предвыборной гонке, и отметил, что последний принадлежит к типу красавцев-мужчин, спрос на которых в Америке неуклонно возрастал. Избирательные кампании различного уровня все больше превращались в своеобразные конкурсы красоты, на которых мужчины с искусственными зубами и стрижками за двести долларов клялись, что они такие же простые парни, как и их избиратели – единственным, на взгляд Брентона, осязаемым результатом подобной практики стало то, что Америка могла похвастаться самыми фотогеничными президентами, у которых самые лучшие в мире прически. Губернатор Род-Айленда вполне подходил под стандарты. В послужном списке Хейза Ричардса не было ничего такого, что характеризовало бы его как крупного политика – хотя бы потенциально. Заседая в законодательном собрании штата, он проявил себя как совершенно беспринципный деятель; голосуя по одному вопросу с правоконсервативных позиций, он на другой день мог предстать левым радикалом. Став губернатором, он нисколько не изменился. Брентон подозревал, что этот человек всего лишь марионетка в чьих-то руках.
– Добавим немного блеска? – спросила Крис и, не дожидаясь ответа, принялась ватным тампоном напомаживать ему губы. Она уже заканчивала, когда дверь офиса приоткрылась, и из-за нее показалась совершенно лысая голова Стива Израела, вице-президента, курировавшего вечерние новости.
– Через две минуты эфир, – бросил он и исчез.
Брентон соскочил со стула, кинулся к столу и, схватив несколько таблеток аспирина, на ходу подмигнул Крис. Она улыбнулась:
– Сломай, сломай ногу.
– Только при условии, если ты согласна меня выхаживать, – проронил он. Взгляд у него был отсутствующий; кровь стучала в висках.