Презумпция невиновности
Шрифт:
– Прекрати названивать, – прикрыв трубку рукой и продолжая коситься в мою сторону, прошептала она. – Откуда я знаю? Еще не говорила со следователем. Меня до сих пор держали в коридоре, только что вошла в кабинет. Следователя нет, он вышел. Понятия не имею, что он от меня хочет. Да брось ты дергаться, все будет нормально. Ты купил почитать в самолет? Ты же хотел заехать в книжный на Тверскую. Не смог? Понятно. Тогда на обратном пути забери Эдика из сада, и ждите меня дома – я приеду, как только освобожусь.
Убрав мобильник, Горидзе окинула внимательным взглядом
– Вы, случайно, не знаете, зачем меня вызвали? – раздраженно проговорила она. – Я тороплюсь, а меня держат в Управлении уже целый час.
– Сейчас придет мой коллега и скажет, зачем вы ему понадобились, – скучным голосом ответила я. – А я, извините, занимаюсь своими делами – их у меня в производстве больше девяноста.
И я, поигрывая ручкой, сосредоточенно склонилась над фотографиями полуголых красоток.
Хитрый Лис не заставил себя долго ждать – буквально через минуту он вернулся в кабинет, гремя чисто вымытыми кружками и помахивая исписанными листами, которые тут же убрал в выдвижной ящик стола.
– Спасибо за ожидание, – проговорил он тоном оператора на телефоне, пристраивая на тумбочку чашки и усаживаясь на место.
– Я тороплюсь, нельзя ли ближе к делу, – сухо проговорила вдова, поправляя кулон.
– Боитесь не успеть подготовиться к отлету в Данию? – понимающе осведомился Лисицын.
– Да, мы с сыном улетаем, – с вызовом откликнулась Горидзе. – После смерти мужа нас ничто не держит в этой стране.
– Насчет смерти вашего мужа я и хотел поговорить, – приветливо посмотрел на собеседницу Лисицын, подаваясь вперед. – Нино Вагизовна, вы, случайно, не знаете, что заставило Левона Давидовича отказаться от операции? Профессор Михайлов до сих пор пребывает в недоумении.
– Сама теряюсь в догадках, – понизила голос вдовица, делая трагическое лицо. – Все шло так хорошо – собрали денег, нашли донорское сердце, назначили день операции, и вдруг Левон заупрямился. Не буду, говорит, оперироваться, и все тут.
– А собранные через Интернет деньги, сто тысяч долларов, куда они делись?
– Я положила деньги в банк на имя нашего сына, – не моргнув глазом, ответила женщина. – Это было последнее желание моего мужа. Левон души не чаял в Эдике и, умирая, велел именно так распорядиться деньгами.
– А вы, значит, законный опекун несовершеннолетнего Эдуарда Горидзе, – усмехнулся следователь, – и полноправный распорядитель всех его средств.
– И что вас позабавило? – вскинула брови вдова. – По-моему, вполне естественно, что мать распоряжается средствами шестилетнего сына.
– Ну да, ну да, – покивал головой Лисицын. – Значит, Левон Давидович пожелал умереть, чтобы обеспечить будущее своего сына.
– Эдик – поздний ребенок, он был для Левона светом в окне.
– Тем более странно, что Левон Давидович не захотел увидеть, как растет его сын, как мужает и становится взрослым. Скажите, Нино Вагизовна, вы знакомы с Надеждой Смирновой?
Лицо женщины окаменело и стало походить на маску. Погасив в глазах зарождающуюся панику, она стальным
– В первый раз о ней слышу.
– А вот Смирнова знает вас довольно хорошо. Я в туалет ходил чашки мыть, – доверительно понизил голос Лисицын, – и заглянул в комнату для допросов. Там ваша так называемая «племянница» Надя Смирнова, которую вы не помните, как раз дает признательные показания. На самом деле липовую сиделку зовут Королева Марина Геннадьевна, и в родственных связях вы с ней не состоите. Так вот, Королева три страницы уже исписала, и все про вас.
Илья достал из стола припрятанную ранее стопку бумаги и положил ее перед посетительницей.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – вжала голову в плечи Горидзе.
– Я вам напомню, о чем идет речь. Марина Королева под творческим псевдонимом Надежда Смирнова на родственных началах работала сиделкой у вашего мужа как раз в тот момент, когда он отказался от операции. Так вот, девушка утверждает, что Левон Горидзе принял это решение не сам – он был поставлен перед трудным выбором: либо пересадить себе сердце, либо передать собранные на операцию деньги похитителям его сына Эдуарда. Вам что-нибудь известно об этом, Нино Вагизовна?
– Я ничего об этом не знаю, – чуть слышно проговорила женщина, еще больше сжимаясь в комок.
– А вот Королева пишет, что вы, Нино Вагизовна, прекрасно были осведомлены о происходящем. Читаем показания Королевой: «Левону Горидзе меня представили как племянницу Нино Вагизовны из Екатеринбурга. Я якобы приехала поступать в институт, сдала экзамены, в ожидании начала учебного года решила подработать, и тетушка предложила мне работу сиделки. В мою задачу входило вести у постели больного телефонные разговоры с Нино Вагизовной таким образом, чтобы Левон Давидович слышал каждое мое слово и из всего сказанного мог сделать однозначный вывод, что Эдика похитили преступники и требуют за жизнь мальчика непомерный выкуп. По легенде, я должна была просить денег у своего отца, и Нино Вагизовна, навещая мужа, отводила меня в сторону и громким шепотом спрашивала, готов ли папа дать нужную сумму на выкуп Эдика. Мы разговаривали таким образом, чтобы больной слышал и понимал, о чем ведется речь. На самом деле мальчик находился дома, продолжал посещать садик и вести привычный образ жизни, а все это представление с похищением было затеяно с одной-единственной целью – чтобы Левон Горидзе отказался от дорогостоящей операции. Что он в конце концов и сделал».
По мере того как Лисицын читал показания свидетельницы, вдова мрачнела все больше и больше и к концу повествования окончательно поникла головой.
– Это был розыгрыш, – чуть слышно прошептала она.
– Хорошенький розыгрыш! – нахмурился Лисицын. – Статья 110 УК РФ «Доведение до самоубийства» наказывается лишением свободы на срок от трех до пяти лет.
– Мы просто разыграли Левона! – глядя на следователя честными глазами, проговорила Горидзе. – На самом деле Эдику ничего не угрожало, и я всего лишь хотела проверить, хороший Левон отец или только болтает языком, что любит нашего сына.