При невыясненных обстоятельствах (сборник)

Ромов Анатолий Сергеевич

Гогунава подошел к окну, стал смотреть во дворик, дождался, когда старик выйдет за ворота. Клиенты должны уже приехать и ждать его в привокзальном сквере. Надо подготовиться. Осторожно закрыл створку окна, достал пистолет. Взвесил на ладони, опустил на стол. Дорогая штучка, сработанная лучшей оружейной фирмой Бельгии. Вытащил платок, протер светлую рубчатую поверхность, вынул и вставил обойму, проверил предохранитель. Снова бережно вложил пистолет во внутренний карман куртки, тронул сверху: хорошо ли лег. Достал из другого кармана мешочек. Осторожно вынул то, что последний год

было содержанием всей его жизни. «Перстень Саломеи»… Снова взял его за ободок, разглядывая камень. Улыбнулся. Наивная огранка, но тогда не умели шлифовать по-другому. Зато какой камень! В этом камне целый сверкающий мир. Вздохнул, любуясь. Наверное, эти секунды и есть счастье. Потому что это настоящее. И в то же время от этих секунд счастья, от самого перстня пора избавляться. Да, как ни грустно, пора. Ему предлагают приемлемую цену. Именно приемлемую, потому что настоящей он все равно не получит. К тому же все будет тихо, никто ничего не узнает, ведь клиенты в этом тоже заинтересованы. Все-таки приятно — заработать сто тысяч. Еще раз вздохнув, спрятал перстень, осторожно всунул мешочек в потайной, специально для этого вшитый в куртку, карман.

Лолуашвили давно ушел. Можно идти. Запер дверь на ключ, по витой лестнице спустился во двор. Кивнул хозяйке, что-то делающей у кустов роз. Та улыбнулась:

— С приездом, батоно Малхаз.

— Спасибо.

Выйдя за ограду, на секунду остановился у машины. Нет, он пройдется пешком. Так удобнее. Не спеша спустился по дороге вниз, пошел по улицам к вокзалу мимо двухэтажных белых особняков.

У входа в привокзальный скверик Гогунава остановился за кустом акации. Те скамейки, которые сейчас видны, пусты. В этой части скверика вообще никого нет, только воробьи копошатся на дорожке. Перешел, скрываясь за высокой оградой из кустарника, к другому входу. Увидел: сидят и ждут. Сергей Петрович, как всегда, в безукоризненном костюме и галстуке. Напарник далеко не форсистый, хотя в хорошей кожаной куртке. На вид — типичный уголовник. Это неприятно, но ничего, видел и не таких.

Убедившись, что на площади на него никто не обращает внимания, Гогунава вошел в сквер. Увидел, что ожидающие его шевельнулись. Сергей Петрович поправил дымчатые очки.

Приблизившись, Гогунава улыбнулся:

— Здравствуйте, батоно Серго.

— Здравствуйте, батоно Малхаз.

— Тенгиз меня зовут… — Напарник Сергея Петровича воровато оглянулся. Глазки у него прищуренные, зрачки прыгающие. Шестерка, другого не скажешь.

Гогунава сел рядом с Сергеем Петровичем. Подумал «Запах французского одеколона… От этого человека всегда так и веет здоровьем и свежестью».

Сергей Петрович опять поправил очки суставом большого пальца:

— Будем говорить?

— Да, можно. Копия уже у вас?

— Да.

— Значит, о вещи представление имеете. А условия вы знаете.

— Представление имеем, цену знаем, но ведь мы прямо с поезда, да и тут не совсем удобное место. Вещь при вас?

— Нет. Надо ведь условия обмена оговорить.

Сергей Петрович одобрительно кивнул:

— Разумеется, батоно Малхаз. Для нас это тоже важно. Может, мы сначала устроимся, а потом уж где-нибудь посидим,

поговорим? Тут есть ресторан, гостиница?

— Если это можно назвать гостиницей — по этой улице, слева. Ресторан прямо тут, привокзальный. — Сказав это, Гогунава подумал, что вокзальный ресторан — отличное место для разговора. Говорить о серьезных делах в шумном зале намного лучше, чем здесь, в этом скверике, где за спиной по ту сторону кустарника ходят люди. Тем более, разговор будет не простой. Он должен настоять на своих условиях обмена перстня на деньги.

— Тогда давайте часов в восемь в ресторане? Как, батоно Малхаз?

— Принимается, батоно Серго. Устраивайтесь. В восемь я подъеду.

— На всякий случай — какая у вас машина? Тенгиз вас встретит.

— Зеленая восьмерка.

— Все ясно. Мы придем пораньше, постараемся занять столик у окна.

— Договорились.

В восемь Гогунава подъехал к ресторану «Вокзальный». Выключил мотор, огляделся. Двери ресторана, как он и предполагал, были закрыты, стояла очередь. Впрочем, через минуту оттуда вышел Тенгиз. Подошел к машине:

— Прошу, батоно Малхаз. Столик уже накрыт.

Гогунава вместе с Тенгизом прошел в ресторан. Место было выбрано удачно — столик стоял в нише и за колонной. Усевшись, Гогунава жестом руки отказался от выпивки — он был за рулем. Тенгиз налил себе и «шефу».

Ужинали не торопясь. Официанты и повара тоже не торопились. Гогунава не пил, но в разговорах о том, о сем время проходило быстро. Тенгиз заметно захмелел. Сергей же Петрович коньяк, скорее, смаковал, чем пил. От него по-прежнему так и веяло здоровьем и свежестью.

После горячего Сергей Петрович отставил рюмку в сторону, спросил:

— Батоно Малхаз, вы по-прежнему настаиваете на той цене? Хотите двести?

Гогунава с минуту выжидал, только после этого сказал:

— Да, батоно Серго, я хочу двести.

— Я согласен, — сказал Сергей Петрович. — Судя по копии, вещь этого стоит.

— Я хочу двести, но при некоторых условиях.

— Я слушаю, — откликнулся Сергей Петрович.

— Во-первых, сразу.

— О другом не может быть и речи. Конечно, все сразу. Деньги при мне.

— Во вторых, без неожиданностей.

Некоторое время Сергей Петрович будто к чему-то прислушивался. Отогнал появившуюся над столом муху, посмотрел на Гогунаву:

— Простите, я не понял.

— Я думаю, поняли. Цена, батоно Серго, бросовая. Вещь стоит раз в десять дороже. Вы это знаете. Поэтому за эту бросовую цену я имею право поберечь себе нервы. Условия обмена скажу я сам. И будем говорить без свидетелей, для меня это важно.

— Неужели Тенгиз мешает?

— Мешает.

Сергей Петрович посмотрел на напарника. Тенгиз прищурился, хихикнул:

— Так я, батоно Малхаз, и так собирался уйти. Мне ночевать негде, в гостинице места не дали. Пока найду, где перекемарить, пока что — вы сговоритесь. Я вам не нужен, батоно Серго?

— Не нужен.

Тенгиз встал:

— Утром тогда как? Где встретимся?

Лицо Сергея Петровича стало скучным:

— Это, дорогой батоно Тенгиз, от Малхаза Теймуразовича зависит. Разбуди меня пораньше.