При попытке выйти замуж
Шрифт:
— Адрес я твой написала. Он ведь у тебя проживал.
— Да, — мужчина довольно кивнул. — Веревки у вас нет?
— Веревки?! — Защитник не почувствовал опасности, но я-то свою сестру хорошо знаю. И мне было совершенно ясно, что еще минута-другая, и разразится скандал. Впрочем, Дашка не стала ждать минуту, тем более другую.
— Что-то я ничего не понимаю, дорогой мой Валерий Юрьевич, — сказала Даша ледяным тоном. — Вы профессионально занимаетесь собаками; вы пришли за щенком и завтра собираетесь везти его за пределы города. И у вас нет ни поводка, ни ошейника, ни сумки. Вы что, на веревке его на рынок потащите?
— Давайте
— Нет-нет, — он благодарственно кивнул, — у меня еще дела.
Дашка демонстративно посмотрела на часы — действительно, вечер был уже поздний.
— Со щенком на веревке? В одиннадцать вечера? Не смешите меня.
— Знаете что, — мужик залез себе за пазуху и откуда-то из глубин куртки достал папку, — я вижу, вы сомневаетесь в моих полномочиях. Вот, чтоб вам было спокойнее.
Дашка взяла папку. Обычная пластиковая папка, прозрачная, видно, что бумаг в ней много, но вот что интересно — папка со всех сторон запаяна, поэтому доступа к содержимому нет, виден только первый, он же верхний, лист. На нем сверху крупным шрифтом было напечатано «Доверенность», которая, как явствовало из текста, была выдана Морозову Валерию Юрьевичу, президенту Союза по защите животных. Морозову доверялось помогать бездомным животным и так и сяк, и любить их ему доверялось, и холить, и лелеять. Дашка углубилась в чтение «доверенности», но не на ту напал наивный Валерий Юрьевич, ох не на ту.
— Дайте мне пару минут, я должна внимательно ознакомиться с текстом. — Дашка мило улыбнулась защитнику. — Вы не будете столь любезны и не кушите мне вот в этом киоске пачку сигарет. «Мальборо-лайтс», пожалуйста. Деньги я верну! — заверила она Морозова.
Он слегка замялся — казалось, ему не хочется оставлять нас наедине с папкой, но потом все же пошел за сигаретами. Дашка с немыслимой скоростью прогрызла дырку в утлу папки, надорвала ее по шву и стала одну за другой вытаскивать оттуда бумаги.
— Быстро. Ты читай это, я это. Скорей. Когда он пойдет обратно, отвлеки его как-нибудь!
— Как?
— Да как угодно! Сделай вид, что тебя тошнит, и попроси проводить тебя в кусты. — Дашка всегда придумывала самые элегантные способы поддержания дружеских отношений между мужчиной и женщиной. К счастью, мне не пришлось ничего изображать, потому что уже третья по счету бумага оказалась ксерокопией удостоверения, выданного нашему новому знакомому как руководителю спецподразделения по ликвидации бездомных животных.
— Мама дорогая! — Дашка схватилась за голову. — Он живодер! Заводи машину!
Отъехав километра на полтора от места встречи, я в ужасе сообразила, что у любезного нашего Валерия Юрьевича осталась Дашина расписка с моим адресом. И ему ничего не стоит явиться и потребовать назад свою папочку.
— Ну, потребует так потребует, — беспечно сказала Дашка. — Но к тому времени мы успеем все бумажки изучить.
Бумажки мы изучили быстро, и я со всей неизбежностью поняла, что придется звонить Васе. Не хочется, а придется.
…В последнее время Василий Коновалов, старший оперуполномоченный отдела по расследованию убийств МУРа, был ко мне пристрастен. А точнее — вел себя как последняя свинья. А еще точнее — как сварливая тупая тетка с бигудями на остатках волос, со сковородкой в правой руке и скалкой — в левой, ведомая стремлением нанести своему затюканному мужу множественные тяжкие
Лично я перед МУРом и перед отделом по расследованию убийств ни в чем не провинилась и все мои материалы, написанные о деятельности уголовного розыска, были до предела лояльными по отношению к милиции.
Но Вася, когда его несло, на такие мелочи внимания не обращал. Его глобальная обида на «продажную, тупую и лживую» российскую прессу, которая крайне нелицеприятно освещала героические будни сотрудников МУРа, фокусировалась на единственном хорошо знакомом ему журналисте, то есть на мне.
Страстно обожаемый мною следователь прокуратуры Гоша Малкин утешал меня тем, что Васино свинство — это оборотная сторона его же любви. В том смысле, что старший оперуполномоченный Василий Коновалов ко мне неравнодушен и потому злобен. Собственно, и сам Вася неоднократно пугал меня тем, что рано или поздно наши служебные отношения «перерастут во что-то большее». На прямой вопрос: «когда?» — Вася зловеще отвечал: «скоро, вот только с делами разберусь», и это успокаивало, потому что все знали — с делами Вася не разберется никогда. Так что угроза перерастания была чисто гипотетической. Пока же, при нынешнем раскладе, мне оставалось терпеть Васины выходки.
Я несла звание Главной Твари Современности без гордости, но и без стыда. Все знали, что Васин гнев подобен стихии — ни усмирить, ни вразумить его невозможно, нужно просто переждать, когда все само собой уляжется.
Здравый смысл гласит — когда у мужчины неприятности на работе, не стоит подходить к нему близко. Поэтому я приняла единственно верное решение — вступить с Васей в контакт, но с безопасного расстояния. От редакции «Вечернего курьера» до МУРа, по моим подсчетам, было километров семь-восемь, то есть достаточно далеко. И все же, когда я набирала номер Васиного телефона, руки у меня немного дрожали. Для полной безопасности лучше было бы накинуть еще километров пятнадцать, то есть отъехать куда-нибудь в район Бирюлево или Выхино, но времени у меня на это не было.
Я абсолютно убеждена, что телефон был изобретен не для того, чтобы наслаждаться приятными беседами с приятными же людьми, а как средство безопасного общения с людьми не столь приятными.
Предчувствия меня не обманули — Вася был в кровожадном настроении. Услышав мое нежное «здравствуй, Васенька», он застонал так, как будто я укусила его за любимую мозоль. После чего, для закрепления эффекта, он гаркнул так, как будто я разговаривала с ним не по телефону, а перекрикивалась через десятки километров в живую: