При попытке выйти замуж
Шрифт:
В этот момент из темноты выскочил охранник Женя и еще некто в кроличьей шапке-ушанке и кашемировом пальто — видимо, здесь, на охраняемой территории, был принят смешанный стиль одежды: если телогрейка, то с норковым манто, а если смокинг, то с валенками.
Выбора у меня не осталось, и я рванулась к воротам с невиданной для себя резвостью, ни секунды не сомневаясь, что сейчас, вот-вот, за моей спиной послышатся выстрелы, после чего мой хладный труп рухнет к ногам кровавых убийц. Господи, грустно-то как! И как не вовремя!
Между тем за моей спиной послышалась какая-то возня, скрип снега, кто-то грязно выругался, и я поняла,
Я потом долго думала, как Мише удалось отыскать в кромешной темноте эту дырку, полностью к тому же засыпанную снегом? Похоже, здесь когда-то росло большое дерево, которое зачем-то выкорчевали или оно само ушло в ближайший лес, истосковавшись по общению с себе подобными. А в земле осталось приличное углубление почти в человеческий рост. Миша втолкнул меня туда и втиснулся рядом. На головы нам посыпался снег с краев нашего окопчика, и мы притихли. Преследователи мои продолжали метаться по полю, шарили фонариком и громко спрашивали друг друга, куда это я могла деться. Мерзкий Женя твердил: «Она где-то здесь, я прямо чувствую», его напарник орал: «Убью!», а шеф обещал, что жизнь их отныне будет очень пакостной, но одно утешение — недолгой.
Мы с Мишей в беседе участия не принимали по той простой причине, что находились в снегу по самую макушку и даже глубже, а говорить, уткнувшись лицом в сугроб, чрезвычайно неудобно. Кстати, и дышать тоже. Мне казалось, что, если эти трое не уберутся на свою ферму в течение пяти минут, мы задохнемся.
Устав от беготни, наши преследователи остановились в нескольких метрах от нас.
— Я знаю эту девку, — сказал кашемировый командир. — Я ее знаю. И она от меня не уйдет.
И тут я узнала голос. Морозов! Живодер! Так вот кто у нас здесь командиром работает! Только он сам на себя не похож — борода, волосы из-под шапки длинные торчат — чудеса!
Недооценила я скромного любителя ножа и топора, когда предлагала ему шенка. Я-то приняла его за «шестерку», за исполнителя, а он, гляди-ка, — целый командир!
Наконец наши преследователи ушли, а мы с Мишей, подождав для верности еще несколько минут, выбрались из окопчика, короткими перебежками добрались до машины и тихонечко поехали к шоссе. Миша держался хорошо, хотя его слегка потрясывало, я же впала в транс и первое, о чем попросила Мишу, — отвезти меня к маме. Сегодня мне хотелось, чтобы обо мне заботились, чтобы меня кормили и гладили по голове.
— Я не понимаю одного, — рассуждал по дороге Миша, — допустим, там собачья тюрьма, как ты говоришь. Но зачем так ее охранять и на людей с ружьями кидаться?
— Я думаю, что там живодерня, а не тюрьма. А издевательство над животными — это уже статья.
Миша бросил на меня косой презрительный взгляд:
— Саш, вроде взрослая уже девица, про бандитов пишешь, про криминал, про ментов, а чушь несешь несусветную. Где и кого у нас судили того, кто собаку убил. Бездомную. Не-ет, что-то там они посерьезнее прячут. В милицию поедем?
— Я сейчас туда позвоню, своему знакомому оперу, — ответила я. — Спасибо тебе.
— И тебе, — Миша по-отечески
— Знаю. Его-то я и выслеживала все время, но в шапке и в бороде не узнала. Потом только, по голосу.
Глава 34
ОБЩЕЖИТИЕ
А утром этого дня, еще задолго до приезда Саши, сразу после завтрака появился «тюремщик Евгений», как называли обитатели барака своего стража, и велел новенькому явиться на беседу. Ответом ему было гробовое молчание и скорбные лица.
— Видите ли, юноша. — Гинзбург взял тюремщика под руку и принялся прогуливаться с ним по бараку. — Психическая организация новенького оказалась слабовата. Вероятно, произошел иммунный сбой или что-то вроде этого. Стрессы, юноша, стрессы всему виной.
— Чего? — наконец очнулся тюремщик. — Чего?
— Он говорит, что все болезни от нервов, — крикнул Тропин из глубины барака. — И вчерашний наш гость слег. Заболел то есть.
Тропин показал пальцем на топчан, стоящий в темной части помещения. Тюремщик Евгений подошел к топчану и принялся внимательно разглядывать лежащего на нем Колю Бабкина. Зрелище было грустное. Тюремщика неприятно поразил цвет лица новенького — землисто-серый. Не лучше смотрелись бледные потрескавшиеся губы, темные круги под глазами и красные пятна на щеках. А уж нездоровый лихорадочный блеск глаз… Удивительно, но факт — болезненный вид состарил Колю на несколько лет, и скажи он сейчас, что ему двадцать шесть, Коле не просто поверили бы, но и запросто могли бы добавить: «А выглядите на все тридцать».
— А он не заразный? — заволновался тюремщик Евгений, с отвращением глядя на Колю.
— Нервы у него, тебе же объяснили, — раздраженно дернула плечом Люда. — А нервные болезни не заразные.
— Как сказать, — задумчиво протянул Тропин.
— А почему у него… вот здесь, — тюремщик ткнул себя пальцем в щеку.
— Пятна? — уточнил Гинзбург, а Маша испуганно замахала руками и закричала:
— Ой, на себе-то не показывайте, Илья Дмитриевич!
Тюремщик отдернул руку и совсем уже собрался уходить, и тут Коля подал голос. Слабый, но решительный:
— Я на все согласен, — четко произнес он. — Сколько нужно денег, я все переведу. Немедленно. Только бы здесь не оставаться.
После этой речи Коля зашелся в припадке хриплого кашля, под звуки которого тюремщик спешно покинул барак и уже через минуту докладывал Морозову:
— Парень-то вчерашний заболел. Страшный, как… Хрипит, трясется, говорит, согласный на все.
Морозов молчал и смотрел на тюремщика брезгливо. Тот помялся, повздыхал и счел нужным добавить:
— Заразный он, думаю. Как бы они не перемерли там все.
— Думаю! — Морозов плюнул на пол. — Заразный! Тащи его сюда, не мне же туда идти.
— Так он лежит, не ходит.
— Ясное дело — раз лежит, значит, не ходит. Пойди и приведи. Ноги-то у него не сломаны? Не может идти — приволоки. — Морозов уже почти кричал.
— Иду, — Евгений счел за благо не спорить. — Трогать его только боязно.
В бараке в это время царило радостное оживление.
— Молодец! — Тропин потирал руки. — Молодец, Роберт. Так держать. Умирай и дальше.
Женщин тоже распирала гордость.