При попытке выйти замуж

Малышева Анна Жановна

— Представляете, Александр Иванович, вы едете в командировку в «горячую точку». Да?

Майонез, судя по выражению его лица, не мог представить себя такую дикую ситуацию. «Я?! — было написано на его физиономии. — В «горячую точку»?! Чушь собачья!»

— И там сидите. То есть — работаете, — продолжала между тем Лида. — Собираете материал для большого очерка.

В этом месте Лидиного фантастического рассказа глаза моего любимого шефа не просто вылезли на лоб, но и увеличились в размере раза в три.

— Я?! Очерк?!

Действительно,

Лида могла бы так не завираться. Майонез уже года три как не писал вообще ничего и не выезжал за пределы Московской кольцевой дороги, но даже в те далекие времена, когда он был еще в состоянии накропать некий текст для газеты, из-под его пера выходили только информационные заметки и подписи к фотографиям, но никак не очерки и не аналитические статьи.

Лида, однако, увлеклась:

— Да. Под пулями, в окопах, в тяжелейших условиях пишете два гениальных текста. А потом приезжаете в Москву, приходите в редакцию, а вам — здрасьте-нате, не орден, не медаль, не «спасибо-пожалуйста», а штраф! Ну как?

— Мне больше всего понравилось про гениальные тексты, — захлопал в ладоши Сева. — Ну ты, мать, дала! Такую картинку нарисовала!

Лида отмахнулась от Севы и опять вцепилась в Майонеза:

— Скажите, Александр Иванович, это нормально? Я вас спрашиваю как старшего товарища, как представителя руководства.

Майонез наконец отогнал от себя страшную картинку под названием: «Я в окопах», родившуюся в больном воображении Лиды Мещеряковой, и спокойно заметил:

— Это правило не распространяется на руководящий состав. Это только для сотрудников.

— Да?! — взвизгнула Лида. — А руководящий состав не относит себя к числу сотрудников газеты?

— Не надо так орать, Мещерякова, — повысил голос Майонез. — Мера, на которую пошло руководство с установлением обязательной нормы строк, — это мера вынужденная. Следует признать, что корреспонденты чрезмерно обленились, пишут мало и плохо, у них появилась дурная привычка возиться с одной заметкой по два-три дня…

— Так для вас все это не новость? — перебила его Лида. — Вы знали?

— Не только знал, — важно ответил Майонез, — но и был одним из инициаторов.

— А другим инициатором, разумеется, был Савельченко, — догадалась я.

— Ничего удивительного, — подключился к дискуссии Сева. — Но я не могу понять, как главный-то на это пошел?

— Он пока ничего об этом не знает, — сказал Май-онез и расплылся в илиотской улыбке. — Ничего.

Мы опять недоуменно уставились друг на друга. В газете введены новые правила оплаты труда сотрудников, а главный редактор ничего про это не знает? Что-то немыслимое.

Сева подбородком указал нам с Лизой на дверь, и мы тихонько, один за другим, вышли из отдела.

— Вы что-нибудь понимаете? — шепотом спросила Лида.

— Видимо, тучи опять сгушаются, и идет передел собственности без учета интересов нашего Юрия Сергеевича, — тоже шепотом ответил Сева. — Возможно, они боятся его увольнять, а хочется. Вот и

решили создать ему невыносимые условия для работы. Будут вводить все новые и новые глупые правила, третировать его любимчиков, — Сева выразительно посмотрел на меня, — короче, сделают все, чтобы он сам хлопнул дверью и ушел.

Для того чтобы развеять ненужные опасения и все выяснить, решено было послать меня к главному. Повод у меня был — я пришла поблагодарить за автомобиль и за отважного Мишу.

Мохов был спокоен и уверен в себе. Он молча выслушал мои «спасибо, Юрий Сергеевич, вы меня просто спасли» и тут же, не дожидаясь, пока я уйду, углубился в лежащие перед ним бумаги. Меня это не то чтобы обидело, но уж точно удивило, потому что наш главный редактор не только считался, но и был на самом деле вежливым человеком. Потоптавшись перед его столом с минуту, я сочла за благо откланяться. Но когда я открыла дверь и решительно шагнула через порог, главный сказал мне в спину:

— Что бы ни происходило в редакции — не суетитесь. И не спешите с выводами и тем более с решениями. Все будет хорошо.

Я оглянулась, но он сидел в прежней позе, не поднимая головы.

Сидеть и дожидаться новостей на рабочем месте — занятие изнурительное и тягостное, поэтому я наврала Майонезу, что в МУРе — страшно важный брифинг, и поехала к Васе. Дежурный в пятом подъезде по-свойски подмигнул мне и, со словами: «Приехали, уже приехали», галантно распахнул передо мной дверь. В убойном отделе, однако, я никого не застала. Точнее, никого из сотрудников. Зато около батареи в картонной коробке мирно спал и похрапывал во сне рыжий щенок. Само по себе зрелище трогательное, но, вместо того чтобы умиляться, я замерла на пороге в полном недоумении и даже в тревоге.

Щенка, который храпел в коробке у батареи, звали Георгин, а по-простому — Гоша. Неделю назад мы вместе с ним встретили Новый год на одной гостеприимной даче, где Гоша и остался для последующей передачи «в хорошие руки».

Как, хотелось бы спросить, Гоша оказался в МУРе? Арестовали? Проходил свидетелем по делу? Явился с повинной?

Первое, что пришло мне в голову: Вася, ведомый тупой ревностью, выследил меня, втерся в доверие к Вениамину Гавриловичу и забрал у него Гошу. Зачем? Не знаю, но капитан Коновалов регулярно совершает поступки, в которых нет ни малейшего смысла. Щенка у Ильина он мог забрать просто из вредности.

Только вот… Если под «хорошими руками», куда был отправлен Гоша, Ильин подразумевал руки капитана Коновалова, то непонятно, почему Вася целую неделю молчал о своем приобретении? Если же щенок появился здесь сегодня, то, хотелось бы узнать, где он провел последнюю неделю и почему решил поменять свое место жительства и переехать в картонную коробку, расположенную в отделе по расследованию убийств?

— И что это ты здесь отсвечиваешь? — Вася вынырнул из темноты коридора.

— Вась, — я постаралась, чтобы мой голос звучал ласково и проникновенно. — Это твоя собака?