При попытке выйти замуж
Шрифт:
— Гамлет отдыхает! — радовался он. — Вот роль так роль, предел мечтаний!
Леонид с некоторой тревогой наблюдал за артистом, когда тот сосредоточенно выписывал «концепцию образа» Максимова.
— Только не переиграй, — просил он. — Я думаю, что твоя роль вообще может быть без слов. Так, сидишь в углу, страдаешь.
— Без слов я уже в театре настрадался, — сердито возражал актер. — С меня достаточно. Нет уж — играть так играть.
…В маленькой кухоньке, где расположились оперативники и заложники, было жарко и пахло мятой. Василий давал участникам операции
— Вы смертельно устали, думаете только о том, как бы выбраться отсюда. Как можно меньше разговоров, чем тише вы будете себя вести, тем лучше. Появиться он может в любой момент — час назад ему позвонил его сообщник из Прибалтики и сообщил, что деньги получены, так что держать вас здесь дальше не имеет никакого смысла. Прямо сейчас вы спуститесь в подвал и затихнете.
— Вы уверены, что он приедет нас отпускать, а не убивать? — на всякий случай уточнил Гинзбург.
— Абсолютно уверен! — затряс головой Василий. — Он — не убийца, а просто предприимчивый человек, это во-первых. Он и стрелять-то не умеет — это во-вторых. И, в-третьих, подобная кровавая акция лишена всякого смысла. И, наконец, Колю Бабкина мы вооружили, так что вы не так уж и беззащитны. Ну, удачи!
Просидеть в подвале бывшим заложникам пришлось до вечера. И, если в первый час все были напряжены, взволнованы и вздрагивали от каждого шороха, то (так уж устроен человек) постепенно расслабились, отвлеклись и стали вести себя так же, как и раньше, когда запоры на дверях были не бутафорскими, а самыми что ни на есть настоящими.
Мужчины уселись играть в преферанс, женщины затеяли дискуссию по поводу конкурса красоты, показанного по телевизору вчера вечером.
— Королева красоты! — негодовала Наталья Тропина. — Только детей пугать. Рожа тупая, сама плоская, ноги кривые.
— Зато она намного выше человеческого роста, — вступилась за победительницу конкурса красоты Маша Зуб. — Так, на глазок, метра два с половиной.
— Зря вы, — Люда Максимова укоризненно покачала головой. — Польза от этих конкурсов огромная. Я вот смотрю и думаю каждый раз: какая же я красавица!
— А я! Я-то и вообще! — скромно заметила Наталья.
— Ты-то — конечно, — засмеялась Маша. — Ты — вне конкурса.
— Вот именно, что вне конкурса, — опять завелась Нататья. — В конкурсе принимают участие такие крокодилы, как вчера.
— Крокодилки, — поправила Люда. — Или кроко-дилицы. Как правильно?
— Правильно их вообще туда не подпускать на пушечный выстрел. А то у людей все ориентиры сбиваются, — опять завелась Нататья. — Им показывают черт-те что и говорят: вот как выглядит красота.
— Понятия о красоте со временем меняются, — философски заметила Маша. — Красавицы из прошлого века у нас были бы дурнушками. А красавицы с конкурса, не исключено, будут очень даже котироваться в следующем веке.
— Вот пусть их в следующем веке и показывают, — оборвата ее Наталья. — Нам-то зачем на них смотреть? Мы-то в нашем веке!
— Господи, да не смотри, — не выдержал Тропин, тасуя колоду. — Выключи телевизор и не смотри.
— Но мне же надо
— А мне телки понравились, — пожал плечами Зуб. — Я бы их…
— Паша! — грозно крикнула Маша. — Замолчи.
— Зачем же? — Тропин рассмеялся. — Так вы бы их — что?
В подвале стало шумно, диспут на животрепещущую тему женской привлекательности набирал обороты. Поэтому, когда открылась дверь и на пороге показалась странная фигура в длинном плаще, никто ее не заметил. Наталья кричала, что мужики — грубые скоты, Маша ругалась на Зуба и требовала соблюдать приличия, а Гинзбург, как всегда, пытался всех утихомирить. Первым заметил гостя наемный актер, который в дискуссии не участвовал, потому что «настраивался на роль». Увидев человека наверху лестницы, ведущей из подвала к двери, он встал, расправил плечи, вытянул вперед руку и гортанно произнес:
— Входи, странник, преломи с нами хлеб.
Тропин удивленно вскинул брови и чуть было все не испортил:
— Коллеги, а наш вице-Максимов, похоже, с ума сошел. Фу, какая неприятность.
На Тропина зашикали, и Люда молча указала ему пальцем на пришедшего.
— С добром ли ты пришел к нам, о странник? — не унимался актер. — Нет ли у тебя, брат, камня за пазухой?
— Нет, — глухо ответил человек в плаще. — Зато у меня есть пистолет, о чем я вас и предупреждаю. Сейчас вы все выйдете, сядете в машину и поедете со мной.
— Не многовато ли переездов? — ворчливо спросил Тропин. — Надоели, знаете ли. Мы здесь только-только обосновались. Что вы нас таскаете-то туда-сюда?
— Я намерен вас отпустить, но не здесь, — ответил гость.
— О-о, добрый человек! — взвыл актер. — Красота души твоей мерцающим звездопадом…
— Извините. — Маша подбежала к актеру, зажала ему рот рукой и с мольбой заглянула ему в глаза. — Извините, он у нас не в себе.
— Вижу. — Человек сделал шаг в сторону и крикнул: — Выходите по одному с интервалом в десять секунд и садитесь в фургон.
— А вы кто? — спросил Тропин. — У нас теперь что ни день — то новый начальник.
— Я — никто. Выполняю поручение, не более того. Прошу, уже пора.
Заложники медленно поднялись по лестнице, дошли до машины и расселись в кузове закрытого фургончика. Лже-Максимов по-прежнему простирал руки к спасителю и с пафосом произносил странные тексты, надерганные, вероятно, из различных театральных постановок:
— Смею ли признаться в большой братской любви к тебе, о странник? Пусть благодарность наша, омытая слезами, сделает твой путь чистым и высоким.
— Чур я у окошка! — закричала Маша.
— Нет, я! — запротестовала Люда.
В фургоне не было окон, и, запирая дверь, человек в плаше горестно вздыхал: «Да они здесь все с ума посходили».
Машина тронулась, и все набросились на актера.
— О, дорогой мой, — прошептал Тропин, давясь смехом. — Боюсь, вы плохо знакомы с лексиконом современных предпринимателей. Настоящий Максимов изъяснялся несколько иначе.
— Да уж, — согласилась Люда. — Я бы сказала: строго наоборот.