При свете луны

Кунц Дин

– Что это значит, Том?

Том пожал плечами:

– Думаю, чья-то шутка. Но клянусь, не моя.

Женщина вновь повернулась к Дилану.

– Тропа мертвеца – проселочная дорога в пустыне между Саффордом и Сен-Симоном. Песок, пыль и гремучие змеи, прокусывающие покрышки. Там мы с Томом впервые встретились.

– Линетт меняла колесо, когда я увидел ее, – добавил Том. – Помог ей затянуть гайки. А потом она использовала какой-то хитрый приемчик, и мне не оставалось ничего, как предложить ей выйти за меня замуж.

Линетт нежно улыбнулась Тому.

– Я

тебя заколдовала, все так, но хотела-то превратить в покрытую бородавками жабу, чтобы ты куда-нибудь упрыгал. А вместо этого ты прилепился ко мне. Вот к чему приводит недостаток практики. В чародействе без нее никуда.

На столе лежали два подарка, еще не распакованные, стояла бутылка вина, указывающая на то, что этот вечер – особенный. И хотя простенькое платье Линетт не выглядело дорогим, ее макияж и прическа указывали на то, что лучшего у нее просто нет. И престарелый «Понтиак» подтверждал сделанный Диланом вывод: обед в ресторане для этой парочки – редкий случай.

– Годовщина? – Дилан полагался скорее на дедукцию, чем на ясновидение.

– Как будто вы этого не знаете, – улыбнулась Линетт. – Третья. А теперь говорите, кто вас сюда прислал и что будет дальше?

Улыбка застыла, когда Дилан прикоснулся к ножке ее бокала, чтобы почерпнуть новую информацию из психического следа.

Убедился, что тот же след остался и на дверце со стороны переднего пассажирского сиденья «Понтиака», в его голове вновь послышался грохот сцепки двух товарных вагонов.

– Я уверен, ваша мать говорила вам, что ее удочерили. Рассказала все, что знала сама.

При упоминании матери улыбка сползла с лица Линетт.

– Да.

– А знала она не больше, чем приемные родители: ее сдали в приют где-то в Вайоминге.

– В Вайоминге. Все так.

– Она пыталась найти настоящих родителей, – продолжил Дилан, – но на поиски у нее не было ни времени, ни денег.

– Вы знали мою мать?

Растворите в ведерке с водой побольше сахара, опустите в раствор травинку, а утром вы обнаружите, что она усыпана сладкими кристаллами. Дилан, похоже, опустил длинную ментальную травинку в некий пруд психической энергии, и факты жизни Линетт кристаллизовались на ней точно так же, как выделяемый водой сахар.

– В августе будет два года, как мама умерла.

– Ее сгубил рак, – подтвердил Том.

– Сорок восемь лет, слишком рано для смерти, – вздохнула Линетт.

Негодуя на себя за то, что копается в сердце и душе этой молодой женщины, но не в силах остановиться, Дилан почувствовал, что рана, оставленная смертью горячо любимой матери, по-прежнему ноет, и продолжил чтение секретов, которые кристаллизовались на травинке.

– В свою последнюю ночь она сказала вам: «Линетт, когда-нибудь ты должна попытаться найти свои корни. Закончить начатое мной. Мы сможем лучше понять, куда идем, если будем знать, откуда пришли».

Изумленная тем, что он сумел в точности повторить слова матери, Линетт начала приподниматься, но вновь села, потянулась за вином, но, возможно, вспомнила, что он прикасался к ее бокалу, и передумала.

– Кто… кто вы?

– В

больнице, в свою последнюю ночь, перед самой смертью, она сказала вам: «Линни, надеюсь, ты понимаешь, я не виновата в том, что ухожу, но, как бы сильно я ни любила господа, тебя я люблю больше».

Цитируя эти слова, он, конечно же, нанес сильнейший эмоциональный удар. А увидев слезы Линетт, в ужасе понял, что испортил впечатление от вечера, вызвал воспоминания, не соответствующие празднику.

И однако Дилан знал, почему ударил так сильно. Сначала ему требовалось доказать Линетт, что он не мошенник, а уж потом представить ей Бена Таннера, чтобы она и старик сразу почувствовали голос крови, тем самым позволив Дилану закончить работу и скоренько удалиться.

Таннер держался сзади, но все слышал и понял, что его мечте обнять дочь сбыться не суждено. Однако произошло другое, неожиданное чудо. Сняв «стетсон», нервно комкая шляпу в руках, он шагнул к столику.

Когда Дилан увидел, что ноги старика дрожат, а колени вот-вот подогнутся, он выдвинул один из двух свободных стульев, стоявших у столика. Заговорил, когда Таннер сел, положив шляпу на стол:

– Линетт, ваша мать надеялась найти своих настоящих родителей, и они тоже искали ее. Я хочу познакомить вас с вашим дедушкой, отцом вашей матери, Беном Таннером.

Старик и молодая женщина в изумлении смотрели на совершенно одинаковые лазурно-синие глаза друг друга.

И если Линетт от изумления лишилась дара речи, то Бен Таннер положил на стол фотографию, которую достал из бумажника, пока стоял за спиной Дилана. Пододвинул ее к внучке.

– Это моя Эмили, твоя бабушка, когда была такой же молодой, как ты. У меня разрывается сердце из-за того, что она не может увидеть, как ты на нее похожа.

– Том, – обратился Дилан к мужу Линетт, – я вижу, вина в бутылке осталось на донышке. Нам этого не хватит, чтобы отпраздновать такую встречу. Я буду счастлив, если вы позволите мне заказать вторую бутылку.

Еще не придя в себя от случившегося, Том кивнул, неловко улыбнулся.

– Да, конечно. Буду вам очень признателен.

– Я сейчас вернусь, – заверил его Дилан, хотя возвращаться не собирался.

Подошел к кассе, где девушка, рассаживавшая посетителей, как раз отдавала сдачу одному из уходивших гостей, по раскрасневшемуся лицу которого чувствовалось, что за обедом он выпил определенно больше, чем съел.

– Я знаю, поесть у вас уже нельзя. Но вы позволите послать бутылку вина Тому и Линетт? – он указал на столик, за которым сидели молодая пара и старый ковбой.

– Конечно. Кухня закрылась, но бар будет работать еще два часа.

Она знала, что они заказывали: недорогое «Мерло». Дилан в уме добавил чаевые официантке, положил деньги на прилавок.

Вновь глянул на угловой столик, где Линетт, Том и Бен что-то оживленно обсуждали. Хорошо. Никто не заметит его ухода.

Открыв дверь, переступив порог, он увидел, что «Экспедишн» на автостоянке нет, Джилли выполнила его указание. Внедорожник стоял на улице, в полуквартале к северу от ресторана.