При вечернем и утреннем свете

Сухарев (Сахаров) Дмитрий Антонович

Скоро, скоро

Скоро, скоро будем дома, Скоро, милая жена! Вон за озером на горке Церковь старая видна. Знаю, в церкви той потемки, Там святых пробрала дрожь. Зато в нашей комнатенке Хорошо-то до чего ж! Скоро, скоро будем дома Чай вприкуску попивать, А напьемся хорошенько — И скорее почивать. Скоро, скоро, да не сразу, Поскорее, да не вдруг. Ах, вприкуску — не вприкуску, Лишь бы сладко, милый друг! 1970

Икар

Опять, как позапрошлого весной, Встречаю май в деревне, Которой обеспечено в июне Стать центром европейского купанья. По воскресеньям И ныне наезжают гимназистки В автобусах агентства путешествий — Все в брючках, все с транзисторами, все Акселерированно взрословаты, И все кричат шалаво: «Ютка! Ютка!» Не понимаю почему, Но в каждой группе заводила — Юдит. Слово «гимназистки» Любезно языку и соблазняет Употребить

александрийский стих, И это сознавать — занятно. И мимо этой крашеной скамьи Они идут растянутою цепью, Влекомые какой-то чудной целью, Настроенные на одну волну. И на одной волне транзисторы вещают, Что обеспечивает постоянство И безотказность руководства мной Со стороны большого мира. Где же Юдит? Да вот она, скакунья. Некрасива, Но до чего приязненна! Промчалась, И сразу видно, как ей хорошо И как охота Все достопримечательности мира, Все радости обещанной планеты Решительным наскоком захватить И раздарить подружкам. Юдит! Может быть, что-нибудь будет? Будет большой пароход… В узенькой душной каюте: — Юдит,— скажу тебе,— Юдит, Вот мы с тобой и одни… Или так: — Мини-юбка, Люби меня, Ютка! Дайте, граждане, ответ: Юдит блудит или нет? Умею. Ну хорошо, мой милый, а теперь Притормози свои автоматизмы, Оставь слова и в памяти оттисни Разгоряченность девочки чужой. Кстати, Юдит в брюках, И, значит, милый друг, в твоем стихе Не ночевала правда жизни. (Большая правда жизни!) Увозит Могущественный «Икарус» девчат. Сейчас они поедут понимать Модерные скульптуры у мотеля, А после, полагаю, Поставят их автобус на паром И повезут куда-то там туда. И тихо в этом мире до поры. И пар над озером восходит. И солнышко, которому Икар Паром предпочитает в наше время, Обиды не выказывает, грея Сидящего на крашеной скамье. Человек один сидит, Втихомолку шутки шутит, Имя ласковое — Юдит — В сердце дудочкой дудит. 1968

Голос птицы

Пир удался, но ближе к утру Стало ясно, что я не умру, И умолкла воронья капелла; И душа задремала без сил, А потом ее звук воскресил — То балканская горлинка пела. Я очнулся; был чудно знаком Голос птицы с его говорком, С бормотаньем нелепых вопросов; И печаль не была тяжела, И заря желторота была, И постели был краешек розов. Там, в постели, поближе к окну, Дочь спала и была на жену Так похожа, что если б у двери Не спала, раскрасневшись, жена, Я б подумал, что это она, А подумал: не дочери две ли? Пировалось всю ночь воронью, Воронье истязало мою Небессмертную, рваную душу, И душа походила на пса, Что попал под удар колеса И лежит потрохами наружу. Но возникли к утру на земле Голос птицы, тетрадь на столе, И строка на своем полуслове, И на девочке розовый свет, И болезни младенческий след — Шрамик, оспинка около брови. Этот мир был моим — и знаком Не деталью, а весь целиком, И лепился любовью и болью, И балканская птица была Туркестанской — и оба крыла Всё пыталась поднять над собою. 1982

«Снова жирные цыгане…»

Снова жирные цыгане, Дети солнца и земли, На виоле, на цимбале Заиграли, завели. Примаш [6] песню заорал, Шайка-лейка подхватила, Что-то к горлу подкатило, Закачался дымный зал. Баста, кончились туристы, Оскудел приток валют, Остается местный, честный Муз ценитель неизвестный, Потребитель скромных блюд. Всё, капут, конец сезона, Местный люд пришел к огню, Подают ему меню, Выбирает он резонно. Лить дождям — не перелить, Время жажду утолить, Песен не перепиликать, Скрипок не перепилить! 1978

6

Примаш (венг.) — первая скрипка и центральная фигура венгерского цыганского ансамбля.

Болотные страдания

Митя-бачи [7] тряхнул стариной, Митя-бачи пошел на болото, На болоте он был старшиной — Старше всех, кому жить неохота. Всех, кому надоело совать Электроды в нейронные сети, Митя-бачи повел сачковать, Соблазнил и увел на рассвете. Но, цепляя в болоте сачком Безымянную жертву науки, Митя-бачи ревнивым зрачком Поверял свои чудные брюки. Ибо на уши вешать лапшу Академикам или членкорам Лучше в брюках, чем без. И, прошу, Не орите, пожалуйста, хором. Разорались, аж комья летят. Никакого с коллегами сладу. Будто впрямь Митю-бачи хотят Беспортошным оставить к докладу. Хуже нет, когда выхода нет,— Нет в запасе штанов, хоть зарежьте! Вот возьму и на бедра жилет Нацеплю на доклад в Будапеште. Может, в нашей великой стране Исповедуют моду такую… (Эти мысли роятся во мне, Пока я на болоте сачкую.) Ты не плачь, дорогая родня! — На докладе я выглядел франтом: Были, были штаны у меня! А и не было б, тоже красиво. 1985

7

Дядя

Митя (венг.).

Лаванда

«С детьми ходили за лавандой». Наткнусь в блокноте на строку — И яви отблеск лиловатый Из тусклой глуби извлеку. Вдоль озера, затем тропою Вдоль склона, где термальных вод Окаменелые покои, Затем вдоль рощицы, и вот Под негустой древесной кущей Залиловело, и запах Цветок лавандулы, растущий Не врозь, а в купах и снопах. Давно заброшенных посадок Остатки нежно расцвели Средь рощ, где жив еще остаток Давно разлюбленной земли. Она размечена на цели, Взрывчаткою начинена, Но разве так на самом деле Была задумана она? Дыши, дитя, глазами хлопай В Европе, пахнущей Европой, Лавандой, мятой, чебрецом, Замри, дитя, перед лицом Земли, где длительностью слога Так пахнет смертная строка Как нежным запахом цветка Жена разлюбленного бога. 1981

У венгерского поэта

У венгерского поэта Обитает в доме галка — Не сорока и не грач. Галя, краля, королева, Попрошайка и нахалка, За поэтом ходит вскачь. Носом по полу стучит, Неверморов не кричит. У венгерского поэта Шевелюра поседела, Но кому какое дело До его седых волос! Галя, краля, долгий нос, У поэта есть вопрос, Ты не знаешь ли ответа? Галка хохлится в углу, Словно турок на колу. У венгерского поэта, У поэта-публициста, Эссеиста, депутата И певца широких масс Обитает в доме галка. У него на кухне чисто, У него ума палата И бутылка про запас. Мы обсудим этот мир И наполним сыром чрево. Галя, краля, королева, Осенит наш скромный пир. Не горюй, моя душа! Только дай растаять снегу — Купим в складчину телегу, Запряжем с тобой лошадку И поедем не спеша. От деревни до деревни, Мимо Дьендьеша на Тиссу, Мимо Суража на Гжать. Будем спать с тобою в сене, Будем петь с тобою песни, А лошадка будет ржать. Соберемся налегке, Только Галя на дуге Да бубенчик под дугой, Не печалься, дорогой! 1970

7. Братство обливающихся слезами

Сон

Зеленый чайник на бочонке, Тельняга сохнет на бечевке, Вот тут и будет мне постой: Устал — а мотобот пустой. Он, как умаявшийся мерин, Подрагивает животом, Посапывает, вял и медлен, Постукивает в пирс бортом. Мне снится мой отец, Антон. Мы — бреемся. Нас двое. Трое? Да, с нами Пушкин! Мы — поем. И песню нашу ах как стройно Слагаем тут же — враз втроем! Струись, прекрасная, теки, Даруй нам сладости и власти! Мои глаза слезами застит, И даже бриться не с руки. Дивлюсь сквозь сон своим же снам. Кто сны подсказывает нам? Кто в нас царит, какая сила? Какое дерзкое светило Нас возжигает по ночам? Се — я, усталый человек, Царю покойно и забыто. Реалии чужого быта Гурьбой стучатся в мой ночлег. Так волны остров окружают, Но важно скалы отражают Их притязательный набег. 1963

В. А. Жуковский

Василий Андреич Жуковский Солнцем русской поэзии не был, Что поделаешь, не дано. Сын турчанки — и правнук арапа, Два курчавых, а солнце — одно. Застрелили! Застрелили. Темно. Море людское внизу с утра, Море людское. Вот ведь горе какое. Ледяная гора Давит на плечи. Волосы слиплись на плеши. Меланхолический бард, Очи томные, шелковый бант — Вот не думал дожить со своею постылою Господи, не допусти! Не подпусти костлявой! Огороди стеной! — Это ты, Василий Андреич? — Я, родной. Каждый раз, Как приедем с женой в этот город, Стоим у этих ворот. Снег за ворот. Дождь за ворот. Прибывает, подходит народ. Господи, не допусти! Ждем — молчаливые тени. Дважды в день Василий Андреевич Вывешивает бюллетени. 1965

Возле тихой воды

Хочется голову преклонить Возле тихой воды. Чтоб она не резала глаз отражением солнца И была холодна, но не ломила зубов, И никаких колючек, репьев, никакой крапивы, Лишь мшистые прикосновения Воды или камня. Есть теснина в предгорьях Кавказа: Сверху полдень, Сверху горланят птицы, Сверху лесистой тропой терпеливо бренчат туристы, А там — В золотистом сумраке На полированном ложе Легкая дремлет вода. Еще хранится такая В пологой каменной чаше На острове том безымянном На севере милом. И совсем в не дальних краях, В пятистах шагах от Оки, Мне известны целебные заводи Лугового ручья. Я москвич, обитаю в Москве, Понимаю Москву с полуслова, И, наверно б, зачах, Отлученный от мельтешенья. Но ведь очень, очень бывает, Что хочется голову преклонить, И тогда — понимаете? — негде. 1960