При вечернем и утреннем свете

Сухарев (Сахаров) Дмитрий Антонович

Из отеческих наказов

Жениться, сын, женись, Коль время подоспело, Но только не ленись, Ищи жену умело. Старайся освежить Подвянувшие гены, Чтоб жить нам не тужить Под флагом гигиены. Татарка — вот огонь, Не гены, а подарок! Татарку пальцем тронь — Останется огарок. Голубит допьяна! Воспряло б наше древо! Обидно, что она Не прочь гульнуть налево. Бери жену позлей — Полячку, для примера: На нас, на кобелей, Нужна крутая мера. Красива и статна, Не девка — королева! Обидно, что она Не прочь гульнуть налево. Еврейка — вот душа, Притом в уютном теле! На кухне хороша И ласкова в постели. Роскошная жена — Пленительная

Ева. Обидно, что она Не прочь гульнуть налево. Не знаю, как и быть. А может, по старинке Невесту раздобыть В архангельской глубинке? Вот счастье! — царство льна, Стеснительная дева… Обидно, что она Не прочь гульнуть налево. А впрочем, сын, пора Оставить эту ноту: Ведь глупо ждать добра От брака по расчету. Когда самой судьбой Предъявится невеста, Тогда само собой Нам станет все известно. 1978

«В Брянской области пески…»

В Брянской области пески — Это просто дар природы, Так сыпучи, так легки! Там стекольные заводы С незапамятных времен Понатыканы по дебрям. На песочке мы вздремнем, А комарика потерпим. Вспомним, коли станет сил, Про житье свое в Бытоши, Там июль баклуши бил Да и мы с тобою тоже. Это после началось — Самолеты, свистопляска, В Брянской области жилось Без амбиций и без лязга. Оттого-то и беда, Что того песочку нету. Может, сызнова туда Завернем поближе к лету? Вдруг да снова впереди Глянет в стеклышко везуха! В Брянской области дожди Убегут в песок — и сухо. 1981

Люби меня

Люби меня, целуй меня в тоске За то, что мир висит на волоске, За то, что мир, тобою населенный, Так сладостен и так необъясним, Что каждый раз робею перед ним, Как в первый раз теряется влюбленный. Люблю тебя — и чушь твою и суть, Шепчу тебе одно и то же: будь! О, будь со мной, мне ничего не надо,— Не мне ль удача выпала во всем? Люби меня, и мы себя спасем, Не уводи блуждающего взгляда! Сезон удачи кончится скорей, Чем грянет залп, пугая сизарей, И в шуме крыльев брызнет кровь на стену. За то, что жизнь висит на волоске, Прижмись ко мне, расслышь меня в тоске, Не дай беде прийти любви на смену! 1980

Где ветры

А. Кушнеру

Москва нарезает ломтями Остатки своих пустырей, Чтоб дать кому надо по яме И в ней прописать поскорей. Кладбищенской службы машины Бегут по шоссе с ветерком Туда, где скупые аршины Отвел москвичу исполком. Потом на железной каталке Он катит в свой дальний конец, А вслед на другом катафалке Другой поспешает мертвец. Ни благости нету, ни боли, Одна круговерть-суета, Пустое, бездушное поле… Ну вот и деляночка та. Последний рубеж распорядка, Замри над окопчиком, гроб. Да нет, не окопчик, а грядка — Какой-нибудь сеять укроп. «Прощайтесь!» Простились как надо, И трудное дело с концом. Теснит уж другая команда — Заняться своим мертвецом. Как тягостен путь этот длинный Обратно! Как плац этот гол! Но глянь, над подсохшею глиной Воздвигнут всамделишный стол. На столике, чистом от пыли, И хлеб, и лучок молодой, И видно, что тут не забыли Делиться с ушедшим едой. Не знаю, языческий, что ли, Иль нынешний это обряд? Поставлен покойнику столик. Стоят эти столики в ряд. Должно быть, ночною порою Выходят жильцы посидеть, И всяк над своею дырою Нехитрую трогает снедь. Бок о бок, не так, как иные, Кто мрамором тяжким укрыт, Сидят они здесь, неблатные, Кто в общем порядке зарыт. Они рассуждают резонно, Что благость прольется и тут: Здесь будет зеленая зона, Когда деревца подрастут. И в эти резоны вникая, Обидой себя не трави. Была теснота, и какая, А прожили век по любви. Нас тоже со временем спишут, И близится время к концу. Кто знает,— даст бог, и пропишут На этом же самом плацу. На

наши законные метры, К таким же, как мы, москвичам, Где ветры гуляют, где ветры Так пахнут Москвой по ночам. 1980

Самолетик

Целовались в землянике, Пахла хвоя, плыли блики По лицу и по плечам; Целовались по ночам На колючем сеновале Где-то около стропил; Просыпались рано-рано, Рядом ласточки сновали, Беглый ливень из тумана Крышу ветхую кропил; Над Окой цветы цвели, Сладко зонтики гудели, Целовались — не глядели, Это что там за шмели; Обнимались над водой И лежали близко-близко, А по небу низко-низко — Самолетик молодой… 1975

Письмо

Забудусь райским сном Средь ангельских полей Над ангельским письмом Возлюбленной моей. В том ангельском письме, В тот давний Новый год Меня в своей тюрьме Возлюбленная ждет. О, как бы я хотел Ворваться в дом пустой, Я вихрем бы взлетел По лестнице крутой — Припасть к твоим ногам, Мой ангел во плоти: Прости меня, прости! Прости меня, прости! Попросим у небес — Нам прошлое вернут. Ах, времени в обрез, Осталось пять минут. Нальем с тобой вина, Включим с тобой Москву, И будет все не так, Как было наяву. 1980

5249

Я свой прачечный номер ни к кому не ревную, Мне женою «Снежинка», а любовницей «Чайка», Приношу от крикливой свою ношу земную, И носки на веревке — моих ласточек стайка. Мои щеки в морщинах, как обшлаг из-под пресса, Хомуты жестяные мою шею дубили, Мне химчистка принцесса и столовка принцесса, И биточки с гарниром меня не убили. И когда, относившись, обмыт и оплакан, Я расстанусь навек с этой ношей земною, На крахмальной сорочке, под хладным атлантом, Мой пять два сорок девять ляжет в землю со мною. 1981

«Уймем избыток боли…»

Уймем избыток боли Остатком доброй воли, Забудем все упреки, Поступим в первый класс, Где нам дадут уроки Те двое погорельцев, Что жили здесь до нас. Любовная наука — Немыслимая мука Для мыслящих голов. Уймем избыток мыслей Остатком добрых слов. Ведь кое-что осталось От старых постояльцев Из утвари и снеди И прочего старья — Остаток мелкой меди, Избыток бытия. Остались ты и я. 1983

Репино

Э. Дубровскому

Проснусь — на фрамуге синица. Но чьи там тяжелые вздохи? Спускайся! На блюдце — водица, А подле вчерашние крохи. Я знаю, у вас голодуха. Ободри подружек, присвистни! Так ветрено в мире и глухо, И ветки под снегом провисли. Проснусь — и возврату спирали Порадуюсь, словно свирели. Ах, как бы витки ни сгорали, А все-таки все не сгорели! И снова влетает синица, И снова над Финским заливом Светает, и снова страница Светлеет в бессилье счастливом. Но кто там так тягостно медлит? Чьи тяжкие вздохи с порога Доносит, как невода петли? Постой же. Помедли немного. Очнусь — у меня на фрамуге Пичуги. Притихну — и снова Влетают мои недотроги: Там корочка сала свиного. Но кто там стоит на пороге? 1984

«Не то, что мнится мне…»

Не то, что мнится мне, Природа,— ну и ладно! Моя в моем окне Пригожа и нарядна. Ее рассудок здрав (Хоть он, конечно, мним), И крут порою нрав, Но я ужился с ним. С волной совмещена Корпускула-частица — И пусть! А мне волна Совсем иною мнится. И то, что о волне У моря слышу я, Куда важнее мне Ученого вранья. Так чем же хороша Она, моя природа? А тем, что в ней душа, И тем, что в ней свобода. Что это все вранье, Я чую за версту, Но — мнимую — ее Немнимой предпочту. 1980