Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г.

Воробьева Любовь Михайловна

После принятия крестьянских законов 1804 г. помещики стали задумываться о продолжении реформ, но сообразно своим интересам. Положение 1804 г., несмотря на многие его несовершенства, всё же ограждало крестьян от притеснений и чётко определяло их права и обязанности. Тем не менее крестьяне не могли выбирать себе занятия сообразно своим способностям и наклонностям, поскольку оставались прикреплёнными к месту своего рождения, к неизменным барщинным работам. Такое положение дел перестало устраивать и помещиков, ибо они были вынуждены довольствоваться работой весьма посредственной, производимой небрежно с помощью плохих орудий труда и лошадей, превратившихся в заезженных кляч. Это ставило преграды рачительной обработке земли

и рациональному ведению хозяйства в соответствии с опытом Германии, с которым прибалтийские помещики уже познакомились. Появляются статьи (например, статья г. Меркеля), в которых доказывается, что труд свободных крестьян намного производительнее барщинного труда крепостных. Некоторые наиболее предприимчивые помещики даже пошли в своих имениях на рационализацию сельскохозяйственного производства в соответствии с достижениями современной науки и шире стали использовать труд наёмных рабочих, которых наделяли участком земли.

Поэтому спустя несколько лет после утверждения положения 1804 г. дворянство стало хлопотать о его преобразовании на новых началах. Весной 1811 г. эстляндское дворянство первым заявило правительству о своём согласии освободить крестьян от крепостной зависимости при условии сохранения за собой владения землёй на полном праве собственности. При этом единственной основой отношений землевладельцев и лично свободных крестьян должно было стать обоюдное соглашение между ними. Это-то предложение и было принято за основу при составлении новых крестьянских законов. В окончательном варианте Александр I утвердил их для Эстлявдии 23 мая 1816 г., а для Лифляндии — 26 марта 1819 г.

Крестьянин получал личную свободу и фамилию (до этого времени крестьян называли по месту жительства или по имени отца). В то же время освобождение от крепостной зависимости произошло без земли, и это обесценило дарованную свободу, делало её в отсутствие экономического фундамента условной.

Вся крестьянская земля объявлялась полной собственностью помещика. Крестьяне утрачивали всякое право на неё. Вакенбухи, несмотря на сохранение барщины, заменялись «свободным» соглашением между помещиком и крестьянином. Такое соглашение не регулировалось никакими установленными законом правилами. И это-то ставило крестьян в гораздо большую зависимость от землевладельцев, чем в прежние времена. Они превращались в арендаторов земли по цене и на условиях, которые диктовал помещик.

Кроме того, крестьяне, становясь лично свободными, теряли право на поддержку и пособия со стороны помещиков. Те теперь относились к своим бывшим крестьянам как лицам совершенно посторонним, но в то же время сохраняли огромное влияние на весь ход крестьянских дел.

Согласно новым законам, крестьянин мог заниматься только земледелием и был ограничен в выборе места жительства. Получение паспорта зависело от решения помещика.

В имениях было создано крестьянское самоуправление — волостная община. В Эстляндии во главе общины стоял выбранный из числа дворохозяев старшина, в Лифляндии — двое старшин. Их назначение, деятельность и решения находились под контролем помещиков, которые по-прежнему господствовали во всех судебных инстанциях. В их руках осталась полицейская власть и весьма широкие средства принуждения крестьян, включая право домашней расправы.

В то же время взимание государственных податей, выполнение общественных повинностей, рекрутский набор, содержание нетрудоспособных и т.д. теперь перешли от помещика к волостному правлению.

Законы претворялись в жизнь постепенно. Освобождение, распространявшееся на крестьян от одной группы к другой, растянулось до 1826 г. Право передвижения в пределах губернии (с разрешения помещика и волостного суда) эстляндские крестьяне получили в 1831 г., а лифляндские — в 1832 г. Выселение из пределов губерний было запрещено вовсе, за исключением отдельных случаев, по которым

разрешение выдавалось ландратской коллегией. Это запрещение было связано с тем, что во внутренних губерниях ещё существовало крепостное право. Поэтому ввиду неодинаковости гражданских отношений, определяющих положение крестьян по всей России, правительство запретило вольные переходы прибалтийских крестьян за пределы края впредь до особого высочайшего повеления.

Следствием новых крестьянских законов было обеднение крестьян и недовольство своим положением, которое воспринималось как не соответствующее статусу вольного человека.

И на этот раз теперь уже при принятии арендных договоров крестьяне оказывали сопротивление, ведь в этих договорах предусматривалось выполнение прежних крепостнических повинностей. Снова были вызваны воинские части как средство убеждения «строптивых». Многих крестьян как «подстрекателей» и «злоумышленников» (среди них были и бывшие отставные солдаты) публично наказывали, выселяли из дворов и отдавали под суд с последующей отправкой части арестованных на каторгу. Таким образом с помощью понуждения формально свободных крестьян к принятию арендных договоров имения обеспечивались дешёвой рабочей силой.

Следует сказать, что в России дворянская оппозиция Александру I, известная впоследствии как «декабристы», крайне критически воспринимала господство немецкого элемента в Прибалтийском крае и была целиком на стороне эстонцев и латышей, беспощадно угнетаемых прибалтийскими помещиками.

Вильгельм Кюхельбекер, проведший детство в Авинурме и Виру, опубликовал в 1824 г. историческую повесть «Адо», в которой описал совместную борьбу эстонцев и русских против крестоносцев в первой половине XIII в.

Писатель-декабрист А. Бестужев (Марлинский) оставил свои впечатления от путешествия в Ревель в вышедшей в свет в 1821 г. публикации «Поездка в Ревель». Остзейский порядок он охарактеризовал так: «Вечные празднества царили в городах и замках, вечные слёзы — в деревне».

Другой писатель-декабрист Н. Бестужев характеризует немецких рыцарей как захватчиков, разоблачает лживость теорий культуртрегерства. В повести «Гуго фон Брахт» (1823 г.) он показал непримиримую борьбу эстонцев против рыцарей.

Примечательно, что П. Пестель в своём проекте конституции «Русская Правда» требовал не только окончательного искоренения крепостничества в России, включая прибалтийские губернии, но и настаивал на ликвидации в Прибалтике власти пришлого немецкого дворянства.

Через двадцать с лишним лет Ю. Самарин в своих «Письмах из Риги» (датированы маем и июнем 1848 г.) потребует от правительства коренной реформы в Прибалтийском крае, поскольку по его глубокому убеждению, вынесенному из изучения балтийского вопроса, современное устройство Прибалтийского края противоречит началам государственности, достоинству и выгодам России и правильно понятым интересам самого края. Не будь поддержки русской власти, считал Ю. Самарин, этот порядок с его привкусом сословности и плутовства высших классов в ущерб низшим рухнул бы немедленно от собственной ветхости и обременительной многосложности.

Достижение законного порядка, основанного на справедливости и вытекающего из условий российского исторического развития, Самарин видел на путях реформ. Для него коренная реформа в Прибалтийском крае, которая, по сути, предполагала восстановление екатерининской политики обрусения окраин и снятие формальных ограничений верховной власти, была неразлучна с освобождением крестьян. Из своего балтийского опыта он, так же как и Арсеньев, вынес убеждение, что прочная земельная реформа может быть осуществлена только при условии восстановления исторического права крестьян на землю и наделения освобождённых крестьян землёй. Эту задачу он рассматривает как главный вопрос не только прибалтийской, но и в целом русской жизни.