Прибытие поезда
Шрифт:
– ..Храм святый Его, - предводитель, не переставая петь, вмазал чихнувшему по уху.
Хор сбился, кто-то умолк, кто-то заговорил по-болгарски.
– Гайдук!
– (Голос брата Феодула).
– Эге-ей!
Не услышав ответа, Феодул замахал на детей (а голова его лежала в прорези прицела, как в чаше), и вновь послышалось слабое пение.
– Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся?
– они, похоже, решили начать по новой.
В помине тут не было никакой засады. Кэтэлин поднялся и пронзительно свистнул. Петь тут же перестали и засуетились, оглядываясь на звук.
Отец
– загадка.
Над костром собирается толчея насекомых, сквозь их подвижный тюль смотрит безразличная конская морда.
Дети стояли тесно друг к другу, но посреди их кучки пролегла ровная, никем не занятая межа. Как невидимое дерево упало. И пока отец Василий говорил что-то вроде "Господь не забудет вашего милосердия", Кэтэлин вглядывался в эту межу, недоумевая, что могло разделить их. А посмотрел на самих послушников - бывает же такое, что не замечаешь не то что очевидного, а вообще всего, и потом чувствуешь себя сумасшедшим; а это мысли, всегда выбиравшие верную колею, вдруг спутали поворот, обманувшись какими-то случайными знаками. Так вот, он посмотрел на послушников и поразился. С теми, что стояли справа, всё было понятно, но слева, отдельно...
– Это что же, - Кэтэлин поворошил пальцем густые усы и задумчиво констатировал.
– Девочки.
И вот степь, уже совершенно потемневшая, и у костра стоят трое мужчин, шестеро мальчиков и пять девочек. И одежды толком не разглядеть, и на головах у всех похожие куколи, но заметно, чёрт возьми, даже лица - сколько позволяет рассмотреть бьющийся свет, и даже в этих несуразных мятых рясах что-то видно у тех, кто постарше.
– Девочки, - повторил он, переводя взгляд на мужскую половину.
– О таком я что-то не слыхал.
– П-по-онятно, - согласился брат Феодул.
– Д-два монастыря. Мужской и ж... ж! Женский.
– Он сплюнул мошку.
– Б-божья воля свела...
Кэтэлин стоял, держа на плече ружьё, и смотрел на детей. Потом надул щёки, шумно выдохнул:
– Ложитесь. Жратву, надеюсь, вы имеете. Потому что у меня нет.
– Имеем, имеем, - поспешно сказал Феодул, махнув куда-то в сторону коня.
– П-пора идти?
– Спать, - гайдук сел, зажав ружьё между колен.
– Куда в ночь-то. Утром выдвинемся.
Никто не решился с ним спорить.
4.
Отец Василий спал, устроив голову на мешках с золотом, завернувшись в серое шерстяное покрывало. Таких покрывал в монастыре была куча, а с собой взяли только тринадцать. Остальные, верно, пропадут. Посреди ночи он проснулся от холода, потом снова задремал и спал уже до утра. Утром он ударился затылком о землю, всхрапнул, заворочался, сказал "пух!" и открыл глаза. Мешки исчезли из-под головы. Впрочем, вот они уже объявились вновь, покачивающиеся
Дети уже начали просыпаться. Пялились на Кэтэлина, ничего не соображая.
– Что?..
– открыл глаза брат Феодул.
– К-к-к-к!-к? Т-ты п-п...
– с утра он был как немой.
– Т-т-т...
Кэтэлин что-то разжевал и сплюнул. Он был уже верхом.
– Север - там, - он махнул рукой в степь.
– Хотите выжить - ни с кем в пути не разговаривайте, ни на кого долго не смотрите. Идите прямо к какому-нибудь селу.
– Подожди, эй, мы же ещё...
– отец Василий сел, и понял, что в лицо ему смотрит восьмиугольник револьверного дула.
– Не шевелись, батюшка, - посоветовал Кэтэлин.
– Взять с вас нечего, может, доберётесь. Друм бун.
Гайдук хлопнул коня по шее и негромко свистнул. Конь повёл ухом и тронулся с места. Кэтэлин не торопил его, так и удалялся - не оглядываясь и не прознеся больше ни слова.
– К-к-ак же!
– брат Феодул вскочил и замахал руками (а дети лежали, глядя во все глаза).
– Т-ты говорил! Т-т-ты с-сказал, что м-м-м! Что м-монаха не!
Кэтэлин не ответил, только просунул под мышкой ствол револьвера. Монах осёкся. Отец Василий смотрел на него, медленно кивая, словно говорил: а чего ты, собственно, ждал? Тут уже и дети поднялись и уставились вслед Кэтэлину.
(Середина весны 1877 года. Солнце жарит днём, как в июле.
На платформах под брезентовым пологом бьются друг о друга части разобранных катеров. Если слушать дольше минуты, можно выучить порядок, в котором сталкиваются отдельные детали; их песню. Во-сем-над-цать семьдесят семь. Во-сем-над-цать семьдесят семь. И несколько тощих фигурок в чёрно-сером рванье лежат в траве у самых рельсов, невидимые из окон. А может быть, видимые, но принятые за тряпки или мёртвых ворон, или куски брезента. Кто знает. Это случится позже. С точки зрения отца Василия и иже с ним, разумеется. Хотя отец Василий этого и не увидит, он будет висеть поперёк седла, глядя, как движутся под ним трава и лошадиные ноги).
Ничего, кроме золота, Кэтэлин не взял. Монахам остались шерстяные простыни, мешки с продовольствием и конь.
5.
Через несколько минут его догнали. Гайдук оглянулся - на изрядном уже расстоянии виднелись чёрные рясы. А прямо к нему двигалась удивительная компания. Верхом на рыжем коне - том самом, украденном вчера со станции и привёзшем в степь брата Феодула - скакала девочка. Да как скакала, доамне фереште. Свесила ноги на одну сторону, как барыня, даром что вся укутана в чёрный мешок. Сидит прямо, видно, что привычна к езде. Из-за спины её выглядывает мальчик - с виду помладше. Держится кое-как, обхватив опытную наездницу за талию и скривившись от испуга. А за ними пешим ходом едва успевает ещё один монашек, этот, пожалуй, старше всех, но всё-таки тоже мальчишка.