Прибытие поезда
Шрифт:
Всё было раньше по-другому: и пели, и верили.
В лохань, подставленную под трещину в потолке, набралось уже на полпяди. В зеленоватой воде отразился игумен Василий. Дыша открытым ртом, он опустился на колени, согнулся, глядя в своё тёмное отражение, и осторожно коснулся губами воды. На поверхности осталась плавать жёлтая искорка. Отец Василий поддел её кончиком ножа и перенёс в мешок. Неловко перехватил нож, вытирая лезвие о холстину, и подержал его в кулаке. Перебросил в левую руку, прокрутил в пальцах, поймал за самое острие и замахнулся, словно собираясь метнуть в стену. Постояв так
11.
– ...Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши и воздаяние грешников узриши...
– Суфлекатэ пэн ла брыу, дучя, дучя руфеле ла рыу! суфлекатэ пэн ла коате, дучя, дучя руфеле ын спате!..
Чем больше степь холмилась, тем реже становились ковыли; их вытеснил пырей и низкая жёлтая травка, а потом и вовсе песчаные пустоши. Проезжая в низине, под осыпавшимся склоном холма, обоз наткнулся на заброшенный колодец-журавль. Жердь с него сняли, или сама обломилась, а верёвка была навёрнута на обломок рассохи. Опрокинутое ведро стояло на краю известковой глыбы. Когда-то в этом колодце нашли утопленника.
Останавливаться Кэтэлин запретил, но стоило выехать из-под склона, чертыхнулся и развернул коня. Конь шевелил ноздрями и будто всхлипывал, чувствуя близкую воду.
– К-куда?
– Есть там кто-то, - гайдук показал на землю.
– Слазь, подождём.
И брат Феодул увидел, как на краю тени, отбрасываемой холмом, то появляются, то исчезают пятна. Не сразу он догадался, что это человеческие силуэты, размытые жарой. Кто-то ходил наверху, над их головами.
– Эй, святые, - Кэтэлин спрыгнул и поглядел наверх. Никого не увидел.
– Не высовывайтесь. Посмотрим, что за люди.
– Снова г-гайдуки?
– Может быть, - Кэтэлин устроился на земле спиной к колодцу.
– Пока мы здесь, сверху нас не видно. Пусть уйдут от греха... Не вылазьте, - махнул он детям.
Они уселись втроём, прислонившись к белым камням. Хотелось пить - не слишком сильно, при недавней грозе набрали полные фляги; скорее от досады. Вот же он, колодец, а нельзя. Жажда, как зуд в зубах.
– Как он туда попал?
– отец Василий приподнялся и заглянул в чёрную шахту. (На секунду его голова показалась в прицельной линзе, но тут же скрылась за широким телом Кэтэлина).
– Кто?
– Человек, я имею в виду, которого там нашли.
– Упал, - равнодушно ответил гайдук и надвинул шляпу на глаза.
– Полез, видно, за ведром. Или свихнулся.
– То есть как свихнулся?
– От жары. Шёл-шёл, да и свихнулся.
– Взыщи, Господи, погибшую душу раба Твоего, аще возможно есть, помилуй...
– Ну что ты опять завёл?
Не переставая молиться, священник поднял на гайдука блёклые усталые глаза. И Кэтэлин
Где-то настоятель уже видел похожие очертания. В какой-то исключительно дурной ситуации. Но узнать всё никак не мог. А Кэтэлин узнал.
– Слушай, Василикэ, - глухо зашептал он, поднимая отца Василия за грудки, - Не хочу знать! Ни что здесь происходит, ни кто ты такой. Но я тебе клянусь, что много чёртовых лет я не видел на этом берегу башибузуков, - он швырнул настоятеля в песок.
– Если какой-то засранец сейчас пикнет, я выдавлю вам кишки. Тихо всем!
– Кэтэлин пятился к коню, держа у пояса револьвер.
– Тихо.
– Гайдук, - настоятель вытер с лица пыль, - я не...
– Тихо.
– Дети, - сказал отец Василий.
– Что? Дети - привели - сюда - башибузуков? Нет, батюшка. Здесь мы разойдёмся. Если останетесь тут, вас не заметят. Может быть.
Было время, Кэтэлин весьма охотно рубил эти круглые шапки. Тогда ему было чуть меньше тридцати лет, и оружие было совсем другим, и он ходил с ватагой вдоль Дуная и через Дунай. Сейчас бы так не смог. Степь высушила гайдука, так что старился он медленнее остальных, но для войны уже не годился. А в том, что будет новая война, Кэтэлин перестал сомневаться.
– Кэтэлин.
Он оглянулся, - из повозки высунулась большеглазая. Проходя мимо, гайдук вытянул руку и коснулся лица девочки, не то носа, не то щеки.
– Бывай, сестричка.
Если она и хотела что-то сказать ему, то не сказала.
Священник стоял, отряхивая рукава.
– Как же она тебя уговорила, - пусто произнёс он.
– Одному Богу известно, как это вышло, что ты не бросил нас в начале. Я тебя так не уговорю, - (Кэтэлин всё пятился) - Когда будешь уходить, топот услышат наверху. Ты уйдёшь, разбойник, мы нет. И мы оба это, в общем-то, понимаем.
Кэтэлин скривил губы, мол, что поделать. Рядом брат Феодул что-то неслышно втолковывал детям. Просил молчать, наверное.
– Ты христианин...
– Мускали тебе помогут, батюшка. Это не местная шушера, это башибузуки. Мулцумеск, такой заботы мне не надо.
– Да, - покорно сказал отец Василий, - разумеется, у нас больше нет золота.
Кэтэлин сплюнул.
– Одиннадцать детей!!
– это было сказано слишком громко и настоятель, спохватившись, захлопнул рот.
Не глядя, Кэтэлин вытряхнул из кармана горсть патронов и медленно, по одному пропуская их между пальцами, рассыпал перед собой. Так же ощупью достал из седельной сумки трофейный револьвер и положил у ног. Ружьё опустил там же. Вновь зачерпнул патроны - не разбирая, где какой, все калибры вперемешку, - и, роняя их на носки, отошёл ещё на два шага.
– Я не спрашиваю, скольких ты убил, - отец Василий шёл за гайдуком, приволакивая ушибленную ногу.
– Но одиннадцать детей... Ты подумай, разбойник... Не двое - одиннадцать. Ты хорошо подумай, сможешь ли с таким жить.