Прибытие поезда
Шрифт:
– Переоденьтесь, - бросил он дрожащим детям.
– Подохнете тут, пока согреетесь.
Они разбрелись по обе стороны повозки и принялись кое-как стягивать с себя остатки монашеских одеяний.
– Что ты там бухтишь, батюшка?
– Даю позволение временно одеться в мирское, - стуча зубами, сообщил отец Василий.
– Сергий! Это что такое, Сергий! Подсматривать вздумал?
– Боже упаси, я только спину почесать.
Порох полыхнул, выплеснув малиновый фейерверк. С девичьей стороны кто-то взвизгнул. Тут уже занялись мешок
– Г-г-господь п-п-п-п...
– Простит тебя, брат.
– П-п-ростит, - облегчённо сказал Феодул. И вышел из-за повозки первым. Весь он был плотно укутан оранжевым атласом.
– Твою мать, - сказал Кэтэлин и пошёл переодеваться.
Дети превратились в гусениц апельсинового цвета. Неуверенно семеня, они приблизились к костру, где отец Василий, тоже ярко-оранжевый, раскладывал вместо скамей свёрнутые рулонами одеяла. Расселись у огня, бросая друг на друга удивлённые взгляды. Девочки выжимали мокрые волосы.
– Здесь и заночуем, - Кэтэлин вытряхнул на покрывало мокрые сухари и пять картофелин.
– На вот, - он подержал над огнём сухарь и сунул его в руку засыпающей Злате.
– Жри, малявка.
– Очи всех на тя, Господи, уповают, и ты даеши им пищу во благовремении...
– Да-а, - атаман уставился в опухшую физиономию Кэтэлина.
– Как тебя, отец, приложили.
– Аз не говоря румънски, друже.
– Гайдуки, значит...
– сабля вернулась в ножны.
– Нет, - твёрдо сказал атаман.
– Никакие это были не гайдуки.
Брат Феодул побелел.
– Это были грязные турки, сучье отродье, вот кто это был. У них вместо души дерьмо. Гайдуки бы так с вами не обошлись.
– Т-точно т-та-так и есть.
Атаман растянул губы и так ненадолго замер. Похоже, он потерял мысль.
– Удачи, - сказал он, наконец, и всадники умчались. Начинался дождь.
– У вас кровь из носу течёт.
Гайдук вытер с усов тёмные капли. Он сидел в оранжевой атласной тоге и шляпе с обвисшими от воды полями. Отец Василий уже спал, из повозки доносился его храп, и торчала грязная пятка. Там же с ним устроили нескольких детей, а прочих уложили на одеяла вблизи огня. А рядом с Кэтэлином разместилась большеглазая и сидела, обняв острые коленки в огненном полотне.
– Да, - сказал Кэтэлин.
– Кем вы были раньше?
Кэтэлин подвинулся ближе к костру. Глаза его слезились от жара.
– Приглянулся я тебе, окь булбукато?
Она пожала плечами:
– Бог послал нам вас.
– Для того, чтобы Бог меня послал, на свете должен остаться один я и сам Дьявол. И даже тогда, - он разгрыз кислый стебель; сок брызнул на усы, - вот даже тогда Бог крепко задумается, перед тем как меня позвать. Слушай, - повинуясь внезапному наитию, он обернулся к девочке, - отец Василий - кем он был?
–
– Но это было давно. Кэтэлин, - она придвинулась ближе.
– Я даже не знаю, как вам сказать...
Брат Феодул сопел и ворочался под днищем телеги, засыпал на минуту и тотчас открывал глаза, содрогаясь. Сквозь тревожную дрёму он видел, как гайдук с девочкой говорят о чём-то по ту сторону костра, но слов разобрать не мог.
Потом Кэтэлин лёг, положив голову на мешки с золотом и зажав под мышкой револьвер. И заснул. Снилось ему, что в далёкий будущий год воскрес Гицэ Бессарабец.
10.
Копать продолжали до темноты. Уже после заката, освещая местность включёнными фарами и поддерживая в себе жизнь кофе и румынской попсой, мы нашли медный крестик с обломанными боковинами. От левой перекладины остался фрагмент с куском цифры 8. Эту восьмёрку я разглядывал до полуночи, но ничего толком не понял. Хотя версии рождались занятнейшие. Кресты с меткой 1868 находят почти по всей России. Откуда взяться подобному крестику на юге, в румынской степи? А с утра в том же месте вырыли повреждённую гильзу впечатляющего калибра. (Тут я разбираюсь неплохо, это была гильза от револьвера Галанда. Он, кстати, появился в 1868-м, но это уже чистое совпадение.)
Путь Кэтэлина с монахами я нарисовал более чем условный. Такую жирную красную полосу от берега Дуная до большого круга, в пределах которого могла быть запланирована встреча с русской армией. Маршрут Кэтэлина с самого начала выглядит так: пункт A (место встречи с Феодулом) - это железнодорожная станция в Питешть, далее - короткий бросок на юг, к монахам (пункт B), оттуда - к пункту C, то есть в сторону Бессарабии. И в этом треугольнике осталось очень немного мест, где можно что-то найти.
– Так кем ты был в миру, батюшка?
Отец Василий вздрогнул. Он задремал в седле.
– Кем был?
– Кем был.
– Грешным человеком, - сказал настоятель.
Они ехали через полосы мелких жёлтых цветов.
– А поточнее?
– А ты сам?
– Я-то водил овец с Карпат, - Кэтэлин смял папироску так, чтоб её конец входил в щель между зубами.
– Это я к тому спрашиваю, - мирно произнёс отец Василий, прикрывая водянистые глаза, - что хоть я священник, а ты бандит, но снова нам подходит один вопрос.
Он покачивался в линзе ружейного телескопа, нацеленного с дальнего холма.
Отец Василий отряхнул руки. С пальцев сыплется золотистая шелуха. Застрявшую под ногтём чешуйку снял губами, попытался вытереть рукавом, но не смог. Наклонившись над мешком, подтянул к себе край конопляной дерюги и промокнул им рот. Поглядел - но золотинки на ткани не было. Уж не съел ли? Он поплёлся к лохани.
Прошлый год монастырь как-то пережил, хоть и опустел вполовину. А в семьдесят седьмом не устоит, нет. Жаль.