Придон
Шрифт:
– Наш сильнейший богатырь в пешем бою, – сказал Придон с теплотой в голосе. – И хотя имя говорит, что он не человек, но каждый здесь скажет, что в нем человечности больше, чем в ста тысячах тех, кто говорит о ней день и ночь!
Он называл их и называл, сильнейших, знатнейших, самых великих и прославленных, самых сильных, у нее от имен и лиц уже потемнело в глазах, и тут все начали смеяться, их окружили, эти огромные сильные мужчины хохотали и звучно шлепали друг друга по плечам. Ей показалось, что все смотрят с ожиданием, прошептала едва слышно:
– Они что же… собираются нас сопровождать?
Он
– Так принято.
– Дикость! – сказала она холодеющими губами. – Варварство!
– Не совсем, – ответил он, морщась, но вид у него был виноватый. – Вон Вяземайт говорит, такие обычаи возникали как защита от многих хитростей… это еще и защита настоящих браков от… поддельных. Да-да, это в ответ на ваши подлые договоры правителей, когда тцарских дочерей выдавали замуж из соображений политики, а не из-за… Не так разве? Они проверяли, в самом ли деле брак по любви, а не холодный расчет родителей!
Он разгорячился, глаза сверкали, никто не любит оправдываться, потом их глаза встретились, он поперхнулся, умолк. Она покачала головой. Он помолчал, сказал тихо:
– Ты права. В нашем случае никто не усомнится…
– Да, – ответила она ясным голосом. – Да.
– Итания!.. Я не мог иначе!
– Мог, – ответила она тихо, – но ты сделал именно так.
По движению его длани на лестнице появились два гиганта из инеистых великанов, преградили дорогу гостям. Итания слышала разочарованные возгласы, потом в зале снова зазвучали песни, послышался топот множества ног, звон металла.
Она ждала, что он приведет к дверям ее спальни, однако Придон свернул к Малому залу, где Тулей обычно принимал самых доверенных лиц.
– Ты что же, – спросила она неверяще, – устроил здесь… спальню?
С надеждой ждала, что возразит, что-нибудь скажет другое, не спальню, однако Придон лишь пожал плечами.
– А что? Неплохое место. Здесь я впервые просил твоей руки. Здесь тогда, помню, сидели Щажард и Барвник с твоим отцом. Как они смеялись!.. Пусть посмеются! Пусть.
В темных глазах сверкнул мстительный огонь. Итания сжалась, он ногой распахнул дверь. Итания вздрогнула, но мир не содрогнулся от святотатства, створки послушно распахнулись. В зале горит свет, на возвышении, укрытом красным бархатом, трон ее отца, на высокой спинке золотой орел с приподнятыми крыльями. Трон пуст, а внизу, в самом центре, – огромное ложе, накрытое золотистым покрывалом. Ни навеса сверху, ни занавесок со всех четырех сторон – огромное открытое ложе в большом зале…
Она зябко обхватила себя за плечи, словно только что вылезла из холодной воды. Дрожь прошла по телу, челюсти начали подрагивать. Итания перешагнула порог деревянными ногами. Ужас, в котором так долго пребывала, испарился, оставил холод и пустоту во всем теле.
Она произнесла тихо:
– Повсюду говорят, что ты герой, который добыл меч Хорса… Уже забыто – как быстро! – что ты спас меня и Куявию от Янкерда. Впрочем, народу все равно: Тулей или Янкерд, потому и забыли, как неважное, помнят только про меч. Но я помню, как ты ворвался, яростный и с горящими глазами… Ты был в бешенстве, что кто-то посмел протянуть ко мне руку! Тогда ты спасал меня… тогда ты спасал!
Он опустил
– А как же иначе? – спросил он глухо. – Ты моя.
Ее глаза медленно угасли.
– Только поэтому? – переспросила она.
– А как иначе?
– Я просто подумала… подумала, что ты спасал. Просто спасал!.. А ты, оказывается, спасал для себя.
Он спросил сердито:
– А какая разница?
Она сказала с невеселой улыбкой:
– Это снижает твой… гм, подвиг. Ты не спасал, выходит, вовсе. Ты просто вырывал из когтей хищника послабее. Да, народ, выходит, прав, что запомнил только твой меч… меч Хорса.
Литые желваки проступили под смуглой кожей, глаза недобро сверкнули. Он сказал коротко:
– Я пришлю женщин, чтобы… А пока сам попрощаюсь с гостями до утра.
Он вышел, тут же явилась Гелия со служанками, натерли ее тело душистыми маслами. Она безучастно принимала их услуги, слышала, как легко скользит по ее золотым волосам гребень, потом ее уложили в постель и накрыли чистой простыней.
За дверью послышались голоса, топот, громкий хохот. Она сжалась в комок, в спальню ввалились эти полуобнаженные гиганты, огромные, брызжущие весельем, Придона везли на плечах. Возле постели его нарочито уронили. Итания задержала дыхание, видя, как он плашмя рушится на пол. Послышался тяжелый удар. Ковер смягчил падение, но Итания ощутила по треску, что мраморные плиты лопнули.
Придон легко вскочил, веселый и хохочущий. От него запахло сухой горячей пылью и степными травами, словно они въелись в его тело и вытряхивались при каждом движении. Глаза горели злым торжеством. За его спиной кто-то заорал весело:
– Невеста уже ждет не дождется, а он медлит?
Придон шутливо отбивался, с него содрали одежду, пояс с ножами полетел в ближайшее кресло, а самого Придона ухватили за плечи и развернули в сторону ложа. Итания, смертельно бледная, лежала на спине. Ее глаза неотрывно смотрели в потолок. Она выглядела как жертва, которую положили на алтарь и она уже видит занесенный над нею нож.
– Все, – услышала она голос, уже строгий, – все! Топайте вниз, а то песню допоют без вас!
– А как же… – заикнулся кто-то, но Придон сказал уже с нотками гнева:
– Вниз, я сказал!
Послышался топот, в дверях дурашливо завопили, захрипели, послышались шлепки, пинки. Дверь с шумом захлопнулась. Итания упорно смотрела в потолок.
Тяжелые шаги прозвучали так, будто к ложу двигалась гора. Итания подавила паническое желание взглянуть в сторону навязанного ей мужа. Придон присел на край ложа. Молчание нависло тяжелое, как грозовые тучи.
Итания наконец чуть скосила глаза. Он не двигался, смотрел на нее сверху вниз. Багровые отблески пламени играли на закаменевшем лице. Глаза странно мерцали. Она видела, как дрогнула его рука, пальцы шевельнулись и медленно потянулись к ее телу.
Итания прошептала:
– Говорим «артанин», понимаем – «насильник».
– Я лишь беру, – сказал он так же тихо, – что принадлежит только мне. Я не понял, при чем тут просто освобождал… или освобождал для себя… я ничего не понимаю и понимать не хочу, я… я чувствую! Я чувствую, что ты принадлежишь мне.