Приглашение на танец
Шрифт:
Сесили встретилась с напряженным взглядом его голубых глаз, в которых еще блестели остатки слез, и поняла, что у нее нет выбора. За то время, что они женаты, он дал ей так много, и сегодня ночью она должна вернуть ему долг.
— Да. — Она приняла решение, и это придало ей смелости. — Я обещаю.
Лукас отрывисто кивнул и, как в первую брачную ночь, поднял ее на руки и понес к кровати. Но в отличие от той ночи сегодня было не время для разговоров, только для наслаждения. Лукас набросился на ее рот с жадностью, порожденной скорбью. Целуя ее с яростной страстью, так что ей стало не хватать воздуха, он положил ее в постель на живот и почти
— Обратного пути нет, — прошептал Лукас ей в ухо и одновременно накрыл ее тело своим.
Потом одной рукой захватил обе ее руки за запястья и поднял их над ее головой, а второй рукой направил свое мужское орудие в то место, которое жаждало его вторжения.
Он полностью вошел в нее одним резким толчком, и это интимное слияние заставило их обоих вскрикнуть от удовольствия. Он снова и снова погружался в ее теплоту, а когда скользил обратно, ее тело сжимало его. Он забылся в этом ритме их слияния, стремление достичь разрядки заставило его забыть обо всем, кроме ощущения, как лоно Сесили принимает его в себя. Звуки, которые она издавала, нечто среднее между стонами и вздохами, еще больше обостряли его наслаждение, и через короткое время он почувствовал, что приближается к пику. Тогда, сделав один толчок, потом еще один, он просунул руку под ее бедра и прикоснулся к ней чуть выше того места, где их тела сливались. Наградой ему стал резкий вскрик Сесили, и ее внутренняя пульсация привела к разрядке его самого. Изливаясь в нее, он обхватил ее бедра и словно жеребец, покрывающий кобылу, слегка куснул в шею.
Намного позже, когда Сесили лежала, окутанная теплом его тела, и оба, утолив страсть, пребывали в полудреме, она спросила:
— Хочешь о нем поговорить?
Лукас устало вздохнул. Сесили почувствовала, как этот вздох прошел по его телу. Некоторое время он молчал, выводя пальцем круги на ее спине, потом сказал просто:
— Он был моим младшим братом. Я до сих пор помню его детский голос, помню, как он упрашивал, чтобы я взял его покататься вместе со мной на моем пони. Мне тогда было лет семь, а ему четыре года. Он всегда просил меня взять его с собой.
Сесили ничего не сказала, только обняла Лукаса. От боли за мужа у нее ныло сердце.
— Я его любил. — Теперь Лукас говорил тихо, словно, если он будет произносить эти слова громко, его горе каким-то образом усилится. — А теперь его нет.
Сесили кольнуло чувство вины, но она попыталась его заглушить. Хотя Лукас в пылу страсти шептал ей слова любви, она была не в состоянии сказать ему то же самое. Сейчас, чувствуя его ранимость, она хотела заверить мужа, что разделяет его чувства, но что-то мешало ей это сделать. Отчасти ее удерживало сознание, что если она отдаст Лукасу свое сердце, то это когда-нибудь может привести ее к такой же скорби, какая сейчас терзает мужа.
Он спрятал лицо на ее плече, и Сесили почувствовала на своей коже влагу его слез.
— Ну почему, — прошептал Лукас дрогнувшим голосом, — я не мог просто дать ему покататься на этом чертовом пони?
Сесили повернулась и поцеловала его. Это не был страстный поцелуй, это был поцелуй-утешение. Она надеялась, что этого достаточно.
Следующая неделя прошла в делах и заботах: нужно было получить от полицейских с Боу-стрит документ о том, как, по их подозрениям, умер Уилл, и передать его матери и вдове. Потом супруги Уинтерсон ездили в поместье Уинтерхейвен в графстве Кент для организации заупокойной службы и похорон Уилла.
После той ночи, когда Лукас потерял самообладание и выдал, как велико его горе от потери брата, он снова стал держаться вежливо, но несколько отстраненно, как держатся до того, как они обнаружили тело Уилла. Он вставал до рассвета, чтобы вместе со стюардом отправиться в поездку по имению, и возвращался домой почти перед самым ужином.
Как-то утром, через неделю после похорон Уилла, Сесили сидела за переводом Геродота. Подняв голову, она увидела, что на пороге ее личной гостиной стоит Лукас.
Он был одет для поездок по сельской местности — в кожаные штаны и плащ свободного покроя — и выглядел этаким сельским джентльменом до мозга костей. С тех пор как Сесили впервые его увидела, нога Лукаса окрепла. Он уже не хромал, как тогда, когда ранение помешало ему танцевать на балу у Бьюли, а лишь едва заметно припадал на эту ногу. И был самым красивым мужчиной, какого только Сесили доводилось видеть.
— Не хотел тебе мешать, — сказал он и сунул руку в карман плаща. Казалось, он чувствует себя неловко — так же неловко, как чувствовала себя Сесили. — Но я подумал, может, тебе будет интересно посмотреть, что я нашел в сарае.
Ее сердце пустилось вскачь. Она быстро встала из-за стола, но задела книгу, и та упала на пол.
— О, Господин! — в сердцах воскликнула Сесили.
Лукас подошел, чтобы ей помочь, но она уже присела на корточки возле письменного стола. Лукас остановился рядом. Сесили подняла голову, и ее глаза оказались на одном уровне с его карманом. Который, как ни странно, начал шевелиться.
— Боже правый! — Сесили уставилась на движущийся карман. — Что это у тебя там такое?
В ответ на это Лукас рассмеялся, смех быстро перешел в кашель. По тому, как заблестели его глаза, Сесили сразу поняла, что его мысли приняли решительно неподобающее направление.
— Только без непристойностей! — быстро сказала она.
— Ну ладно, — притворно обиделся Лукас, хотя его усмешка выдавала, что он вовсе не расстроен.
Он сунул руку в карман, что-то там ухватил и осторожно извлек наружу.
— Мяу! — сказал крошечный рыжий котенок, щурясь от яркого полуденного солнца.
— Ой! — Сесили уставилась на пушистый комочек, который весь умещался в ладони Лукаса. — Какой чудесный малыш!
— Думаю, мать его бросила, — сказал Лукас, мысленно извиняясь перед полосатой кошкой и ее выводком, из которого забрал этого кроху. — Я подумал, может быть, ты захочешь завести котенка.
Сесили стояла и смотрела на крошечное создание, все еще не притрагиваясь к нему даже пальцем.
— Если он тебе не нужен, я могу спросить арендаторов, не нужен ли кому-нибудь мышелов.
Лукас вдруг почувствовал себя неловко. Он-то думал, что котят любят все женщины. Впрочем, он знал, что Сесили реагирует не так, как другие женщины, так что, возможно, не стоило брать на себя смелость приносить ей котенка.
— Даже не вздумай! — Она схватила его за руку с такой силой, что, как Лукас подозревал, останется отметина. — Не смей отдавать моего котенка!