Приговор без суда

Зарубина Ирина

— Сергей Эйзенштейн. «Броненосец Потемкин».

— Слышал. Но не видел.

— Он сказал: бывает — не критерий. Критерий — так должно быть.

— Так это кино!

— А чего мы с тобой гадаем? — вдруг осенило Клавдию. — Где-то у меня тут был ультрафиолетовый фонарь.

Игорь залез на стеллаж и достал оттуда приспособление, каким часто пользуются в обменных пунктах. Линза и синяя лампочка.

Клавдия включила фонарь в розетку и поднесла купюры к голубому свечению.

— Ничего себе, —

только и смог выдохнуть Игорь.

На купюрах крупными буквами светилась надпись: «ВЗЯТКА».

У оперативников эти деньги служили вещественным доказательством. Специальным раствором они метились, а когда изымались у взяточника, преступление сразу читалось четко и недвусмысленно.

— Даже поленились чистые достать, — сказала Клавдия.

Ей почему-то было очень приятно, что она так быстро раскрыла подлог. У обыкновенных людей таких денег не было.

Но Игорь вовсе не разделял ее тихую радость.

— А что это меняет? — спросил он. — Ну подбросили. Захотелось им крепких улик.

— Игорь, ты не понимаешь? Они производили в этой квартире обыск. Для кого они подбрасывали деньги? Для себя? Так почему же не нашли? Нашли бы, мы и не заподозрили б ничего. Я бы на эти купюры и не взглянула бы.

— Действительно, — почесал в затылке Порогин.

— Они подбрасывали деньги для нас. Они откуда-то знали, догадывались, что мы придем туда. Они нашими руками свои улики хотели укрепить.

— Клавдия Васильевна, тогда я в самом деле ничего не понимаю. Но ведь не могли двадцать человек совершенно посторонних людей обознаться, ошибиться, увидеть массовую галлюцинацию. Вот так точно не бывает.

Тут Клавдии сказать было нечего.

Но она все равно сказала:

— У нас еще одно белое, совершенно девственное пятно.

— Какое?

— Федоров.

— Но он же мертв. Я видел его собственными глазами.

— Человек никогда не бывает мертв, — загадочно сказала Клавдия. — Человек вообще бессмертен. А что там с сокамерниками?

— Ничего Ни орудия, ни убийцы.

— Не отчаивайся, Игорек. Все еще впереди. — Клавдия улыбнулась и добавила: — Только хвост позади.

ГЛАВА 16

На огромном столе у Малютова было кучей навалено что-то непонятное, загадочное и очень привлекательное.

Клавдия, впрочем, сразу узнала образцы изделий космических умельцев. Те же кастрюли, пижамы, какие-то незнакомые молотки, мотки той самой тончайшей проволоки, металлические бляшки и совершенно неясного применения кристаллы.

Клавдия на этот раз решила быть такой же решительной и твердой, как давеча Ирина.

— Давно не виделись, — сокрушенно покачал головой Малютов. — С чем на этот раз?

— Вопросы, Владимир Иванович, опять вопросы.

— Ну вываливай, я сейчас добрый.

Видишь, какие у нас головы светлые имеются! Любо-дорого. Вот люди делом занимаются, а мы…

— Я вообще-то как раз по делу, если вы не против. Или вы уже в космос собрались?

— Не, я не Батурин. Мне и тут хорошо.

— Владимир Иванович, я вот что вспомнила. У нас когда-то была жалоба от этого самого Севастьянова. Он еще жаловался, что у него соседи какие-то слишком беспокойные. Писал, что торгуют наркотиками, оружием, кого-то даже там в заложниках держат.

— От Севастьянова? Это когда?

— Примерно год назад.

— Хм… Не помню.

— Странное дело. В канцелярии письмо отмечено, как входящее, а больше никаких следов.

— Тьфу ты! Это Севастьянова, который сейчас по твоему делу?

— Да.

— А я подумал — космонавта. Да, совсем от Земли оторвался. Помню я это письмо.

— Правда? — с чуть заметной иронией спросила Клавдия. — И чего ж он его нам прислал?

— Ну, во-первых, человек может писать куда угодно. А во-вторых, угадала — попросили за него важные люди.

— И что дальше?

— А дальше я его куда-то отослал. Куда? — Малютов задумался. — Постой. А что там не так?

— Да нет. Просто параллели ищу, — соврала Клавдия.

— Вот же память у тебя! Я уже позабыл, а ты помнишь.

— Служба такая.

— А мы сейчас узнаем. — Малютов нажал кнопку селектора. — Люся, ну-ка напряги память, куда я отослал жалобу Севастьянова?

— Космонавта?

— Ты что там, совсем от Земли оторвалась?! — грозно прорычал Малютов. — Год назад пришло письмо от актера Севастьянова. Он жаловался на плохие жилищные условия.

— Так в район отослали.

— Кому?

— Сейчас посмотрю.

Зашуршали бумаги, секретарша замурлыкала что-то под нос.

— А, вот. Толкунову отослали.

— Толкунову? — не поверил Малютов. — Это что, его район?

— Кажется.

Это был вовсе не район Толкунова, Клавдия это хорошо знала.

— Да нет, — тут же сказал Малютов, — у Толкунова Кунцевский. А это… Где это?

— Кутузовский проспект, — подсказала Клавдия.

— Совсем другой район.

— Все верно, — сказал селектор. — Толкунов тогда там и работал.

— А-а.

— Ясно, — кивнула Клавдия.

— А второй вопрос?

— По поводу Сапожникова.

— И что?

— Мы же вас просили.

— Что просили?

— Не трогать его. Зачем вы…

— Вы меня просили? Ты что, Дежкина, как вы могли меня просить? Он арестован. Ты понимаешь это? У Калашниковой что — следственный изолятор? Ты хочешь, чтобы я таким образом разгрузил Бутырку? Может, и мне прикажешь какого-нибудь рецидивиста домой позвать?

— Владимир Иванович, мы опасаемся за его жизнь.