Приговор приведен в исполнение
Шрифт:
– Замечательный рецепт на все случаи жизни, – сказал тогда Святой. – Я уверен, что мореход причалил к родным берегам.
– Кажется, вы достигли тихой гавани… – фальшиво улыбнулся Платон Петрович.
– В гавани тоже штормит…
С двумя новоселами виллетты номер четыре Святой познакомился мимолетом. Обычно домики, и особенно газоны перед ними, требовали постоянного ухода. То клиенты жаловались на шум цикад, то на скрипящие дверные петли или перекошенные жалюзи, то барахлил кондиционер. Святой брал мелкий ремонт на себя, что весьма импонировало
Двоица, державшаяся особняком, претензий не предъявляла. Они вообще редко покидали виллетту, сидели в четырех стенах, как мыши в норе. Пустопорожних разговоров не вели, изредка, когда спадала полуденная жара, барахтались на мелководье городского пляжа. Там их и присмотрел Святой, опознавший соотечественников по редким репликам, обрывкам фраз, матерным словцам, вворачиваемым по поводу и без.
Примерно одного возраста, роста и комплекции, они разнились шевелюрой, цветом кожи и разрезом глаз. Один, черноволосый с угреватым лицом, был или киргизом, или скорее калмыком. Второй был флегматичный славянин, вечно что-то жующий, с рыжеватыми патлами, курчавившимися у висков конопатого, с выпуклыми глазами лица.
Калмык и Лупатый, как прозвал парочку Святой, вели почти монашеский образ жизни, если бы не проститутки. Услугами жриц любви они пользовались на всю катушку, точно племенные быки-производители, вырвавшиеся из стойла. Особенно свирепствовал калмык, менявший партнерш каждый божий день. На этой почве и произошло их знакомство.
Святой ковырялся с заклинившим вентилем поливной системы, орошавшей лужайку перед виллеттами. Одноэтажное здание в форме буквы «п» казалось безлюдным. Постояльцы нежились на золотистом песке пляжей, осматривали архитектурные памятники, сидели в кафе.
Святой специально подобрал такое время, чтобы не беспокоить туристов скрежетом разводного ключа и другими малоприятными звуками.
Он приступил к ремонту, машинально насвистывая незатейливый мотивчик застрявшего в голове отечественного шлягера из репертуара Аллы Борисовны. Мимо, по дорожке, ведущей к левому крылу здания, поддерживая под локоток очередную пассию, прошел Калмык с покрасневшей от возбуждения физиономией. Его раскосые глазки маслянисто блестели, и он постоянно облизывал тонкие змеиные губы. Дама, пышнотелая блондинка в мини-юбке из кожзаменителя, ничего не понимая в комплиментах, произносимых по-русски, гоготала басом, похлопывая Калмыка по ширинке рукой с дешевыми побрякушками на запястье и пальцах.
Постоялец четвертого номера провел даму, бросив косой взгляд на музыкального сантехника. Шлепнув проститутку по ягодицам, не уступающим заднику бронетранспортера, Калмык, поковырявшись ключом в замочной скважине, открыл дверь и скрылся за ней вместе с подругой. Но что-то не заладилось. Оконное стекло не могло заглушить возмущенной скороговорки проститутки, судя по выговору, югославки.
Святой принялся собирать инструмент в пластиковый футляр, решив перенести работу на завтра. Слушать вопли дебелой коровы, а тем более принимать участие в разборках ему не хотелось.
Он уже поднялся с колен и отряхнулся, но уйти не успел.
– Эй, землячок! – Калмык в наброшенном на голое тело махровом
– Ты меня? – по-русски спросил Святой.
– Шпаришь по-нашенски! Это в жилу! А я просек в момент, если бодягу Алкину выдаешь, значит, зема!
Развевающийся халат не скрывал его наготы. Быстрым шагом Калмык прохрустел по гравию дорожки, примял траву газона. Подойдя, он панибратски, небрежным жестом поприветствовал Святого.
– Слушай, братан, тут такая лажа выходит… – с шепелявым присвистом забормотал Калмык. – Видел, какую мадонну я цапанул?
– Видел, – кивнул Святой.
– Выпендривается, сучка. Отказывается без резинки перепихнуться. Вопит по эйдс… про СПИД, значит! – Растопырив пятерню, Калмык почесал пах.
Святой огляделся и деликатно посоветовал:
– Ты бы прикрыл хозяйство, а то выставил аппарат на всеобщее обозрение. Дети кругом…
Никаких детишек перед виллеттами и в помине не было, но мужчина послушно запахнул полы халата.
– Приятель, не в службу, а в дружбу слетай за гондонами. Тут автомат за углом стоит… Извини, что напрягаю, но такой расклад паскудный, что мне из номера отлучаться ну никак нельзя и подругу неотоваренную отпускать жаль! – растягивая гласные буквы, с приблатненным акцентом тараторил Калмык.
Несмотря на жаргон, он явно не принадлежал к касте «братков». Его наблатыканная феня показалась Святому искусственным, плохо заученным текстом. Прошедший тюремные университеты, Святой мог распознать, для кого жаргон стал родным языком, единственным способом общения, а для кого притворством, подстраиванием под чуждые стандарты зоны.
Впрочем, обильно пересыпанная корявыми словечками болтовня Калмыка не удивляла. «Ботали по фене» государственные мужи, депутаты Думы вставляли в доклады выражения, делавшие честь любому вору в законе, на пресс-конференциях отставные президентские телохранители, чиновники, администраторы талдычили о «подставках», «могиловках», «брошенных подлянках», «заказах» и прочих гадостях их нелегкой чиновничьей жизни.
Когда Святой сидел перед телевизором – спутниковая антенна принимала основные российские программы – и слушал речи какого-нибудь высокопоставленного лица, ему иногда казалось, что политик или госдеятель прибыл на пресс-конференцию прямиком от тюремной параши или с лесоповала. Речь блатарей вытесняла нормальный язык, переставший быть великим и могучим в разграбленной, нищающей стране.
– Ну что, ладушки, старичок?! Слетаешь за резинками? На чай отстегну! Добазарились? – горохом сыпал Калмык, добывая из кармана мелочевку.
Насобирав денег, перемешанных со смятыми обертками жевательной резинки, кусками целлофана от сигаретных пачек, он попытался всучить этот мусор Святому. Тот отвел сложенную лодочкой ладонь Калмыка. Прикасаясь к его руке, Святой обратил внимание на твердый рубец ребра ладони.
«Эге, приятель, карате увлекаешься. Ишь какую мозоль настучал. Ну, мальчиком на побегушках я к тебе все равно не пойду и презервативы подносить не буду. Любишь кататься, люби и саночки возить. Сам прошвырнешься до автомата, не рассыплешься», – с нарастающим раздражением подумал Святой.