Приговор приведен в исполнение
Шрифт:
Зрачки Святого сузились. Подушечка большого пальца, обследовавшего задний карман, напоролась на острый предмет, застрявший между швом и подогнутым краем материи. На ощупь Святой определил, что за штуковина разрезала кожу пальца. Двухсантиметровое стеклышко со сколотым углом. Прозрачное окошечко, выпавшее из пластмассовой оправы виртуальной игрушки, было весьма кстати. Бережно, точно хирург, принимающий из рук ассистента стерильный скальпель, Святой захватил двумя пальцами импровизированный режущий инструмент и, нащупав нижнюю кромку скотча, миллиметр за миллиметром
Вместо осветительного прибора, раскачиваясь маятником, под потолком болтался человек, завернутый в белую простыню. По силуэту угадывалось, что голова несчастного находится внизу, а ноги, перевязанные проводом, вытянулись струной. Иногда человек напрягал мышцы и сухожилия, пытаясь свиться в клубок. Казалось, гигантская личинка тужится выбраться из кокона, разорвать оболочку и выползти наружу.
Главарь, оседлавший распростертого на полу Калмыка, лежавшего лицом вниз, уперся ему коленом между лопаток и за волосы приподнял его голову.
– Смотри внимательно! – по-английски произнес Тургут. – Карапуз, начинай!
Бритоголовый палач ощерился в редкозубой улыбке. Повесив автомат на плечо, он вразвалочку обошел кокон, словно лесоруб, выискивающий место на стволе дерева, по которому секанет топор. Гиреобразный кулак верзилы таранил сверток. Но это была разминка, предваряющая садистскую забаву, в финале которой ничего, кроме смерти, не предусматривалось.
– Смотри, свинья! Ты будешь следующим на скотобойне! – опьяненный атмосферой насилия, рычал турок, запрокидывая голову жертвы.
Завернутый в простыню человек был объектом для демонстрации возможной участи Калмыка. Ничто так не развязывает язык, как наглядный пример. Боль можно стерпеть до потери сознания. Страх ожидания деморализует волю.
Раскосые глаза Калмыка приобрели квадратную форму. Лицо вытянулось, став похожим на лошадиный череп, обтянутый кожей с трупной прозеленью. Расквашенный нос выдувал пузыри кровавой слизи.
– Не отворачивай рожу! – шипел Тургут, вцепившись в нижнюю челюсть посланника конкурирующей фирмы.
А Карапуз увлеченно дубасил ногами кокон, норовя припечатать нижнюю часть. Простыня, впитывавшая кровь, багровела, словно лепесток опиумного мака. Алые пятна вопреки закону притяжения распространялись по материи снизу доверху. Тело бедолаги трепетало, точно рыба на крючке, сотрясаемое конвульсивными судорогами. Слоновья ступня киллера внутренней стороной саданула сверток. Раздался ужасающий животный стон, исходящий не из глотки, нет, стонала каждая клетка истерзанного тела, из которого вытекала жизнь.
Прилизанный красавчик встал, поправил галстук и повелительным жестом приказал снять разбухший от крови кокон.
Забравшись на стул, итальянец, водитель серого «Улисса», перерезал провод. Сверток обрушился на пол, фонтанируя фейерверком
– Пеппе, распаковывай мясо! – Последнее слово главарь произнес, выразительно посмотрев на пепельно-сизого Калмыка.
Святой увидел, что сделали ноги ублюдка.
Среди лоскутьев прорванной простыни, точно килька в томатном соусе, лежал изувеченный Лупатый. Вернее, то, что от него осталось: кровоточащий ростбиф, тело, по которому проехался каток асфальтоукладчика. Но самым страшным в изуродованном облике Лупатого были пустые глазницы, зиявшие черными провалами, и белые потеки жидкости на лице: палач попросту вышиб пушечным ударом глаза жертвы.
Акция устрашения завершилась. Настал черед допроса.
С губ Калмыка содрали ленту. Его поставили на ноги, поддерживая под локти.
– Порт? Номер машины? – конкретно сформулировал вопросы вожак стаи.
Сделав два-три глубоких вдоха, Калмык харкнул кровяным сгустком в холеную физиономию мучителя, разразившись семиэтажной матерщиной, недоступной для понимания турок. Долго геройствовать упрямцу не пришлось. После знакомства с рукоятью «беретты» пленный минуты три выплевывал осколки раздробленных зубов.
– Говори по-английски, придурок! – Главарь промокнул пятно платком.
Калмык держал рот на замке.
– Кому принадлежит груз?
Пленный обливался холодным потом, но молчал, по-видимому, боясь гнева своего далекого шефа больше, чем возможности умереть.
– Где и когда пришвартуется танкер? Какая машина будет перевозить груз?
Ненавидящим взглядом Калмык преследовал мечущегося по комнате Пеппе.
– Какую «дурку» вы привезли в Италию? – сыпал вопросами главарь банды.
«Ну парень и выдрессирован! – невольно восхитился Святой. – Стоит, как вкопанный. Продержись, узкоглазенький, подольше… Время работает на нас. А ты, тварь, ори погромче. Может, кто-нибудь догадается полицию вызвать».
Уповать на стражей правопорядка не имело смысла. Дальняя комната, в которую привели Святого, идеально подходила для пыточных застенков. Соседние номера пустовали, а задняя стена комнаты внешней стороной выходила к дорожке, проложенной по краю обрывистого склона. Мимо нее и в светлое время суток никто не прогуливался.
Руководитель экзекуции, сокрушаясь тупоумию упрямца, отказывающегося принять легкую смерть, деланно усталым голосом произнес:
– Я просил быть благоразумным. Я показал, что происходит с теми, чья физиономия мне не нравится. Но ты осел!.. Ты и твой шеф вонючие, грязные ослы, кастрированные бараны, забравшиеся в чужой сад! – Турок сорвался на крик.
Смешивая языки, он вопил, забыв об осторожности, барабаня цилиндром глушителя, привинченного к пистолету, по голове Калмыка.
Человеческая плоть слаба. Существуют сотни, тысячи видов пыток – от старых, как мир, и простых методов причинять боль до изощренных зверств с использованием достижений цивилизации, шагнувшей далеко вперед со времени инквизиции. Выбор за палачом…