Приговор приведен в исполнение
Шрифт:
– Куда едем? За лютиками? – вонзая ключ зажигания в прорезь замка, спросил Гуляй, не раскусивший задумки командира.
– За коробкой! Я обещал даме преподнести цветы!
– Этой прошмандохе?! – Гуляй уставился на спутника туповатым взором игрока, не знающего правил.
– Именно. – Подцепив ногтем зазубрину, Святой открыл раскладной нож и проверил подушечкой пальца остроту лезвия. – Давай, жми к ближайшему магазину, пока эта курица крашеная не ушла из квартиры…
Чахлый, прозванный столь нелестной кличкой за впалую грудь, принимал доклад проститутки, фиксируя допущенные
– Так, значит, Дрычка замылила десять баксов, обслужив клиента на скамейке в сквере, – мрачным голосом прокурора зудел сутенер.
Морковка, оттягивая неприятный момент любовных забав с прыщавым Чахлым, у которого жутко смердело гнилью изо рта, сыпала фактами, запивая каждый пункт доноса глотком водки. Она спешила набраться до чертиков, чтобы отключиться и не чувствовать смрадного дыхания сутенера у своего лица. Импозантный мужчина, заговоривший с ней у подъезда, прочно застрял в малюсеньком мозгу проститутки.
«Нарубить бабок еще малек и смыться от этих долбаков. Уеду на фиг отсюда, замуж выйду. Если родить не смогу, возьму из детского дома спиногрыза».
Разомлевшая девица полулежала в кресле, широко расставив ноги. Похотливо сверкнув глазами, Чахлый отложил органайзер и, придвинувшись, запустил девице руку под юбку.
– Поднимайся, Морковка, пойдем пошепчемся! – вкрадчиво произнес сутенер, кивая на дверь спальни.
– Послушай, вот Белка тоже деньгу заныкала, – зачастила та, дергая настойчиво сопящего Чахлого за запястье елозящей руки.
– Пусть подавится! Я им рога поотшибаю, дояркам паршивым. Счас лазили бы по шоссе, у шоферюг за гроши…
Желтые зубы сутенера впились в податливую мякоть женской груди. Морковка застонала, локтем толкнув его в бок:
– Ты че, товарный вид портишь! Кто на меня с таким засосом посмотрит…
Но распаленный мужик, слюнявя ложбинку между грудей, только мычал от вожделения.
Резкая трель звонка прервала пыхтение Чахлого. Двое приятелей дремали в зале перед ночным выпасом подопечных девушек и подходить к двери не собирались. Гостей тоже не ждали. Поэтому сутенер соскочил со своей несостоявшейся жертвы и, затолкав в распахнутую ширинку напрягшееся хозяйство, прошлепал в комнатных тапочках к смотровому «глазку». Следом, поправляя кофточку, двинулась вздохнувшая посвободнее Морковка.
– Что видать? – ехидным шепотом спросила она у сутенера, согнувшегося крючком у «глазка».
– Кент какой-то приперся, – так же шепотом ответил тот.
– Дай-ка мне… – Легонько шлепнув ладошкой по костлявому заду Чахлого, проститутка заняла пункт наблюдения.
В искаженном линзой пространстве стоял ее давешний знакомый, прижимая к груди длинную плоскую коробку, и настойчиво нажимал на кнопку звонка.
– Ну, блин, дает! Орхидеи принес! – уже в полный голос затараторила потрясенная настойчивостью кавалера путана. – Под подъездом меня снять пытался. Наскочил, как петух на курицу.
Глаза и рот Чахлого превратились в узенькие щелочки:
– Ты очумела, дура. Зачем номер хаты дала?
– Да не давала я ничего, – по-овечьи проблеяла Морковка, взбивая наманикюренными пальцами опавший гребень пережженных краской волос. – Сказала, где я тусуюсь, а он, наверное, по лестнице побежал, чтобы проследить. Втюрился, что ли… – Она дебильно
Чахлый задумчиво почесал подбородок, взвешивая варианты дальнейших поступков. Отшить мужика от их логова надо было обязательно, но побудка приятелей равнялась самоубийству. В последнее время Батон и Крень стали дергаными и по любому поводу закатывали скандал, отвешивая физически менее развитому Чахлому болезненные затрещины.
Откуда-то из недр квартиры донесся разъяренный вопль полусонного напарника по грязному ремеслу:
– Чахлый, ты что, оглох от онанизма?! Дверь открой!
Ладонь сутенера легла на ручку, а пальцы второй провернули защелку накладного замка. Плавно надавливая на рукоятку, он медленно и бесшумно расширял щель между косяком и торцом двери.
– Здравствуйте, я Святой! Принес вашей девушке орхидеи! – Незнакомец обезоруживающе улыбался, поглаживая картонную поверхность коробки.
Взбешенный наглостью ухажера, прервавшего любовный сеанс, Чахлый, позабыв об осторожности, ступил на порог.
– Да ты олух! – с блатными интонациями загугнил сутенер, растягивая ворот давно не стиранной спортивной майки. – На кой ляд сдались Морковке твои лопухи?
– Ой, мальчики, только без драки! – взвизгнула проститутка, стоявшая справа в проходе. – Давайте цветы и уходите!
– Пожалуйста! – Святой повел плечом, точно освобождаясь от ненужного груза.
Коробка как-то сама собой раскрылась, словно сбрасываемый бабочкой кокон, и в его руке оказалось помповое ружье, ствол которого воткнулся в раззявленную пасть сутенера. Автоматически зубы Чахлого захлопнулись, но было уже поздно. Железный хобот ствола, оцарапав мушкой нёбо, проникал все дальше и дальше.
Юркнувший внутрь Гуляй обеспечил молчание девушки. Его огромная ладонь, как кислородная маска, скрыла пол-лица стоявшей с подогнутыми коленками Морковки.
– Опаньки! – Экс-сержант подмигнул ей, снимая палец с приплюснутого носа. – Не задохнешься.
Та мотнула головой, не предпринимая даже попыток вырваться. А вот Чахлый повел себя неразумно, принявшись извиваться всем телом, как нанизанный на иголку жук. Святой поглубже резким толчком вогнал ствол ему в глотку.
– Тебе гланды не удаляли? – ледяным голосом спросил он.
По подбородку Чахлого текла кровь.
– Будешь рыпаться – удалю без наркоза! Веди к своим!
Ствол ружья приподнялся вверх, заставляя Чахлого встать на цыпочки. В таком положении, балансируя руками для равновесия, сутенер добрался до зала. На разложенном диване под клетчатым пледом безмятежно храпели Батон и Крень. Первый, будто обсыпанный мукой, лежал свесив руку, второй, худой и смуглый, спал, уткнувшись носом в стену.
Святой выбрал худого. Вырвав ствол из глотки дрожащего осиновым листом Чахлого, он саданул его прикладом в диафрагму. Коротко хрюкнув, тот, и без того ополоумевший от происходящего, опрокинулся навзничь и потерял сознание. Вскочивший Батон успел хрипло выматериться, прежде чем приклад приложился к его дегенеративному покатому лбу. Отброшенный к стене верзила щелкнул зубами, как собака, ловящая на лету мух, и не в переносном, а в буквальном смысле прикусил себе язык. Розовый ошметок мяса упал прямо на остекленевший глаз Креня, придавленного тушей приятеля.