Приговор
Шрифт:
— Ха-ха! Рассмешили, начальник! Да за такие вещи тут же пустят в расход. Нет, вы заблуждаетесь. Я всего-навсего скромный вор. Ведь согласитесь, начальник, смешно по вашему хотению идти под расстрел.
— Будем доказывать!
— Попробуйте. У вас есть свидетели? — Галустян подался вперед, не спуская с майора глаз.
И в суровом взгляде Акперова он увидел свой приговор. Свидетели были, иначе — он понимал это — майор не ответил бы молчанием. Но все же «Артист» не думал, что через минуту-другую встретится с «Косым».
Мехтиев, увидев Галустяна, обмяк, тяжело плюхнулся на стул. Аркадий сжал кулаки. Забегали желваки па скулах.
Стиснув зубы, он внимательно слушал показания Арифа. «Растерзать бы этого «фраера», да обстановочка не та, — думал он. И успокаивал себя: — Ничего, еще сочтусь».
Когда «Косой» закончил. Галустян, как можно небрежнее сказал:
— Он врет. Все врет.
Не дала ожидаемого результата и очная ставка с Геннадием Чуркиным. Галустян, казалось, пропустил мимо ушей усердное раскаяние своего партнера. Однако, едва тот умолк, сразу перешел в наступление:
— Эти людишки здесь, чтоб затравить меня, — заявил он. — Спасая свою шкуру, они решили на меня свалить всю вину. Мол, Аркадий — рецидивист, и его легко оклеветать. Не выйдет. У меня есть близкий друг — Серго. Он знает обо мне все. Почему вы его не вызвали?
Байрамов усмехнулся:
— Заур Алекперович, в самом деле, почему нам не выполнить волю обвиняемого?
Ирония следователя насторожила Галустяна. Он уставился на дверь. Увидев вошедших — Серго Шавлакадзе и Ларису Носову, — попросил закурить. И все никак не мог зажечь спичку. Потом вдруг с силой бросил коробок на пол.
— У, суки!
— Ты хотел доказательств? — сдерживая гнев, спросил Акперов. — Вот они! Затем обратился к Ларисе к Серго. — Ну, говорите, скажите ему в лицо. Он хотел услышать вас.
— Не стоит, начальник, — хрипло прервал его «Артист». Прошу вас, кончайте это кино. Признаю. Я — убийца…
ГЛАВА 30
МАРИТА
Подследственную Заступину привезли в полдень. Бледная, похудевшая, она неровной походкой вошла в просторный кабинет. Робко поздоровалась с Байрамовым, поднявшимся из-за стола, вздрогнула, поежилась, заметив Заура и Эдуарда.
Это движение не ускользнуло от следователя.
— Может быть, вы не хотите давать показания в присутствии майора Акперова и капитана Агавелова? — спросил он.
— Нет, нет, наоборот, — вырвалось у Мариты.
Следователь пододвинул к себе протокол и, смущенно кашлянув, задал первый вопрос:
— Расскажите, Заступина, о себе. Кратко, разумеется, не вдаваясь в мелкие, незначительные детали.
Марита ответила не сразу. Закусив губу, судорожно сцепив побелевшие пальцы, она тяжелым, неподвижным взглядом смотрела в раскрытое окно, на низкое осеннее небо. В кабинете воцарилось молчание. Стало слышно, как дребезжит под ударами ветра неплотно прикрытое окно. Заур не выдержал, прошел через всю комнату, захлопнул створки. Их стук будто вывел Мариту из оцепенения.
— Я никогда в жизни не исповедовалась, — сказала она, — и, горько улыбнувшись, продолжала: — Прежде всего — я не Заступина. Я — Лайтис. Лайтис Марита Мартиновна. Дочь капитана дальнего плавания Мартина Лайтиса. Родилась в 1933 году в Риге. Мать моя — итальянка, уроженка Неаполя, где отец и женился на ней в 1930 году. К сожалению, маму помню слабо. Она умерла от тропической малярии, когда мне было около пяти лет. Во время войны с фашистами отец ушел на фронт и не вернулся. Меня воспитывала
— О чем вы призадумались, девушка? — спросил меня клиент. — Я уже целый час жду…
Я извинилась, выдала ему справку.
А на следующий день он появился снова… Короче, мы познакомились, Альбертас — так его звали — пригласил меня в «Асторию». Это самый дорогой ресторан Риги. Я согласилась. Хоть и думала, что, увидев мое застиранное платье, подштопанные чулки, потертые туфли, Альбертас либо сам отстанет от меня, либо… — И снова напряженная тишина повисла в комнате. Марита тяжело дышала, будто ей не хватало воздуха. Неровный румянец выступил на щеках. — При встрече, — вернулась она к своему рассказу, — Альбертас будто и не заметил ничего. Швейцар, окинув меня удивленным взглядом, бросил:
— Мест нет.
Альбертас отозвал его в сторону, и, наверное, дал денег, потому что, распахнув двери, он также сквозь зубы презрительно бросил:
— Прошу вас.
Через неделю мы поженились. Мне казалось, и Альбертас, и я, мы оба… Что мы нужны друг другу. Но вскоре… Не нужна я ему была ни как женщина, ни как подруга. Гораздо позже поняла, что ему, жившему под вечным страхом ареста, вдвоем было легче. В первую пору я все утешала себя тем, что раз зарабатывает он прекрасно, то и роптать грешно. А приносил он домой огромные по тем временам деньги. То ли по молодости, то ли по глупости, но я никогда не интересовалась источником его доходов. А стоило — ведь он был обычным часовым мастером. Правильно говорится, сколько веревочке не виться, неизбежно приходит конец. Альбертаса арестовали, имущество наше было описано. Я к тому времени уже закончила десятилетку, поступила в медицинский. Перешла как раз на второй курс. До осени решила поработать, а там видно будет. Будто назло свободного места санитарки или медсестры не нашла. Подвернулось объявление: «Требуются для временной работы официантки в кафе «Луна». Подумала, почему бы не попробовать? Поступила.
Как-то в августе, вечером, когда суд над Альбертасом подходил уже к концу, за столиком, где сидели двое ребят — мои постоянные клиенты — пристроился пожилой, хорошо одетый человек.
Мне было видно, что он с интересом прислушивается к их разговору, но я не придала этому никакого значения. Сразу же после того, как ребята ушли, старик поманил меня пальцем.
— Сколько с меня? — спросил он.
Я выписала ему счет — как сейчас помню — на четырнадцать тридцать. Он молча положил на стол сторублевку.
— У меня нет сдачи, — сказала я. — Придется разменять в буфете.
Седой человек внушительно произнес:
— Не нужно.
— Как же так?
— Эти деньги не мои.
— Чьи же они?
— Наши…
— Не понимаю, — я смутилась.
— Возможно. Но деньги наши, мои и Альбертаса.
Я вздрогнула от неожиданности.
— До какого часа вы работаете?
Меня поразил его повелительный тон. Я ответила машинально: