Приговор
Шрифт:
— Не помню,— после тягучей паузы проговорил он.— Может, и было.
— Значит, вы допускаете, что могли в какой-то момент выхватить расческу из кармана?— спросил Курдаков.
Зал снова замер.
Виктор медлил с ответом. Теперь он обдумывал каждое слово.
— Наверное, мог.
— Чтобы если не пустить в ход, то по крайней мере пригрозить ею?
— Наверное, мог,— тихо и невнятно повторил Виктор.
— Могли — пригрозить. А если понадобится, то и пустить в ход?
— Не помню,— сказал Виктор. Было заметно, как округлились его глаза,
— Расческа выпала у вас из руки — и что произошло с нею дальше?..
— Не знаю. Я ее не подобрал...
Все трое, сидящие за судейским столом, переглянулись.
— Значит, вы утверждаете, что когда вы втроем ушли из сквера, «крафты» остались там и там же, в сквере, осталась ваша расческа?— формулировал Курдаков,— Я правильно вас понял?
— Правильно,— кивнул Виктор.
— Вторично спрашиваю: почему о том, что вы рассказали сейчас, вы умолчали на следствии?
— Вторично отвечаю: мы думали, нам не поверят. Все равно все улики против нас. Так нам было сказано.
— Поэтому... Только поэтому вы и признали себя виновным в убийстве?
— Только поэтому.
Гул возмущенных голосов прокатился валом по залу. Возмущенных, сочувствующих...
Курдаков, потирая переносицу, то ли выжидал, пока шум уляжется сам собой, то ли давал себе передышку.
— Кого вы встретили после того, как ушли из сквера?
— На перекрестке Московской и Кирова встретили Шлыкова, нашего одноклассника, и на троллейбусной остановке возле магазина «Малыш» — Пантюхина из тринадцатой школы.
— Когда это было?
— Я не смотрел на часы. Наверное, минут через десять после того, как мы вышли из сквера, нам встретился Шлыков, еще минут через десять — Пантюхин.
— То есть обе встречи произошли между девятью и десятью вечера?
— Примерно.
— А о чем вы разговаривали — сначала со Шлыковым, потом с Пантюхиным?
— Не помню.
— Так. Что же было потом?
— По пути домой я зашел к Галине Рыбальченко взять задачник.
— И долго вы у нее пробыли?
— Нет, взял задачник и ушел.
— Вы о чем-то с ней разговаривали?
Виктор пожал плечами:
— Кажется, рассказывал про «крафтов», как мы с ними схватились.
— Потом вы пришли домой и сели смотреть телевизор... Кстати, откуда вам известно, что в это время одну передачу заменили другой?
Виктор снова пожал плечами:
— Должны были передавать «круглый стол», в нем участвовал мой отец. Но передачу сняли,
— А что это была за передача?
— Что-то такое про нравственность,— сказал Виктор, помолчав.— Про мораль.— В нарочитой корявости ответа сквозила ирония.
Именно так, знал Федоров, он относился к подобным передачам. Но сейчас, после слов Виктора, все лица, казалось ему, обратились в его сторону, все взгляды сидевших позади вонзились ему в спину...
— Насколько я знаю,— подал голос Саркисов,— ваш отец часто выступал в таких передачах.
— Честно говоря, они казались мне довольно-таки примитивными.
— Это в чем же?
— Да хотя бы в том, что в жизни все сложнее. А то и совсем не так.— Виктор отвечал, как в самом начале допроса,— легко, не задумываясь. Он будто гору крутую перевалил .и теперь стремительно несся вниз.
— А кроме того, не терплю поучений,— добавил он.— Желудок не переваривает...
Курдаков и Саркисов переглянулись.
— Вот как — «не терплю поучений»!..—взорвалась Катушкина.— Это кому же и учить, как не родным отцу да матери?..— Она что-то хотела еще прибавить, но Курдаков ее удержал:
— Прошу не отклоняться.— Он перевел глаза на Виктора.— Скажите, какие отношения существовали между вами и вашими родителями? Какие контакты?..
— Какие контакты?..— повторил Виктор, как бы прислушиваясь к незнакомым звукам.
— Например,— постарался помочь ему Саркисов,— вы рассказывали отцу о своем впечатлении от его передач?..
— А зачем?
— Ну, как... Может быть, он учел бы ваши пожелания.
— Бесполезно.
— Это почему?
— Так ведь сейчас ни у кого из нас вкусы с родительскими не совпадают.
— В чем же именно?
— Да во всем. Наверное, это естественно, если разные поколения,— снисходительно добавил он.
— И однако ваши вкусы кажутся вам... правильней?
— Просто мы воспринимаем жизнь более многогранно.
— И в чем это проявляется?— прищурился Саркисов.
— В музыке, например.— Виктор предупреждающе усмехнулся.— Вы не думайте — Чайковский, Шопен — я не против. Но иногда мне куда приятней, скажем, «тяжелый рок». А им подавай только то, что было сто лет назад.
— А вам эта музыка чем нравится?
— Человек ее слушает и чувствует себя раскованно.
— То есть?..
— Долго объяснять. Это надо самому почувствовать.
— А если хотя бы приблизительно?..
— Ну, если приблизительно... Тогда так. Человек — часть природы, это всем известно. А современная цивилизация приводит к тому, что он об этом забывает. Забывает, подавляет в себе. Чтобы вернуться к природе, нужно расковаться.
— И ловить кайф?..— улыбнулся вдруг Саркисов, блеснув белыми, один к одному зубами.
— И ловить кайф,— с вызовом откликнулся улыбкой на его улыбку Виктор.
И в зале, как рябь на воде, то здесь, то там зазыбились, заиграли улыбки.
— Продолжаем допрос обвиняемого,— нахмурился Курдаков.— Какие вопросы имеются у обвинения? — обратился он к прокурору.
13
Кравцова до этой минуты с подчеркнутым интересом разглядывала у себя на пальцах покрытые перламутром, заостренные на концах ноготки, теперь она не без усилия оторвалась от них и подняла глаза на Виктора. Стекла ее очков сияли, словно промытые дождевой водой. На свежих яблочных щеках круглились ямочки, казалось, она все время улыбается.