Приказ №1
Шрифт:
— Выходите, товарищи, вы свободны!
Небритые, с изможденными лицами люди, еще ничего не понимая, осторожно выходили в длинный коридор. К Михайлову подошел высокий, в мятой солдатской шинели мужчина:
— Вы большевик?
Голос его звучал мягко, с акцентом.
— Да. Именем большевистской партии вы свободны.
— Я тоже большевик. Вел на фронте пропаганду среди солдат, за что был арестован и посажен в эту тюрьму.
— А сами вы откуда?
— Я литовец. До войны жил в Москве, там вам и подтвердят мою партийность. Фамилия моя — Шяштокас.
— Шяштокас?! — воскликнул
— Здравствуйте, товарищ, — протянул Шяштокасу руку Михайлов. — Что думаете делать на свободе? Мы предлагаем вам остаться пока в Минске и вступить в милицию. Нам нужны такие люди, как вы.
— Я согласен. Тем более что в моих родных местах сейчас немцы.
Вместе пошли вдоль камер. Вскоре отыскали и Щербина. Затем Михайлов приказал собрать всех освобожденных во дворе тюрьмы: их было ни много ни мало... сто двадцать девять человек.
— Товарищи, — обратился к ним Михайлов, — несколько дней назад революционным народом свергнуто царское самодержавие. Но это не значит, что дело, за которое вы боролись, полностью восторжествовало. Продолжается кровопролитная, никому не нужная война, в окопах гибнут тысячи сынов России. В стране создалось очень сложное положение. Двоевластие. А России, ее трудовому народу нужна одна власть — власть рабочих, солдат и крестьян. Поэтому я от имени Минского Совета рабочих и солдатских депутатов призываю вас влиться в ряды борцов за социализм с тем, чтобы добиваться полной победы пролетариата...
Отправив большую часть своего отряда в штаб, Михайлов вместе с Алимовым, Щербиным, Шяштокасом и группой милиционеров двинулся к блоку, где содержались уголовники. Семенившему рядом начальнику тюрьмы сказал:
— Надо произвести учет уголовников, разобраться, кто за что сидит.
— Извините, господин начальник, но смею доложить: всех уголовников по приказу господина Самойленко сегодня ночью мы выпустили.
— Как выпустили?
Лицо начальника тюрьмы впервые приобрело осмысленное выражение.
— Вы знаете, я и сам подумал, что здесь что-то не то. У нас же сидели не только мелкие воришки, но и опасные бандиты — убийцы, медвежатники. Они, конечно, воспользуются свободой по-своему...
«Ну, Самойленко, ну, пройдоха! — возмущенно думал Михайлов. — Никакими средствами не брезгует, лишь бы навредить нам».
Делать было нечего. Он приказал разоруженным охранникам и надзирателям расходиться по домам, оставил в тюрьме несколько милиционеров и обратился к Алимову:
— Ну что ж, Роман, как бы там ни было, а наша власть укрепилась. Бери Шяштокаса, заедем в штаб и — ко мне домой. Я думаю, мы заслужили хороший обед...
В ГОРОДЕ ДЕЙСТВУЕТ БАНДА
Во второй половине марта весна по-настоящему взялась за дело. Все выше поднималось солнце; маленькие проталины раздались, наполнились водой, и возле них весело чирикали воробьи; набухали на деревьях почки; прохожие старались держаться подальше от домов, чтобы не угодить под капель. Однако зима еще не сдалась и по ночам снова занимала отданные днем позиции.
Что-то похожее происходило
В этой борьбе подчиненная Совету милиция представляла собой важную революционную силу. Было ясно, что приверженцы старого строя не сложили оружия, а лишь притаились в ожидании удобного момента, чтобы вернуть выгодные им порядки. Михайлов, Мясников, Любимов всячески заботились о чистоте рядов милиции. Принимались только тщательно проверенные люди: рабочие-большевики, революционно настроенные солдаты, учащаяся молодежь. Вчерашним полицейским и жандармам, за которых усердно хлопотал губернский комиссариат Временного правительства, в Минскую рабочую милицию доступа не было. Милиционеры разделялись на кадровых и резервных. Кадровые несли постоянную службу и получали зарплату; резервные вызывались в помощь кадровым в необходимых случаях и получали только суточные. К середине марта в Минске было создано пять городских отделений; на всех крупных предприятиях и на железнодорожном узле появились милицейские участки.
Разумеется, первейшая задача милиции состояла в том, чтобы защитить интересы трудового народа от его классовых врагов. Но это было не все...
Чтобы вызвать недовольство населения, облегчить разгром революционных сил, реакция организовывала погромы и грабежи. Выпущенные из тюрьмы уголовники терроризировали горожан. Особенно дерзко действовала банда некоего Данилы.
Михайлов просматривал в своем кабинете поступившие за день бумаги, когда появился Гарбуз.
— Опять этот Данила.
— Что такое?
— Утром ворвались в дом богатой семьи. Левиных. Убили хозяина, взяли золото, ценные вещи и скрылись.
— Сколько их было?
— Шестеро.
— А почему считаешь, что это банда Данилы?
— Он сам с ними был. А когда уходил, напомнил, как обычно, что, мол, хозяин в городе он — Данила.
Михайлов откинулся на спинку стула, устало сказал:
— Во всяком случае, чувствует он себя действительно, как хозяин. За неполные две недели девятое ограбление. Знаешь, если нам в самое ближайшее время не обезвредить банду, то спекулянты-эсеры и их союзнички меньшевики сумеют многих людей настроить против нас. Так что поймать Данилу и его дружков — вопрос, я бы сказал, политический. Приглашай ко мне наших хлопцев, будем решать, что делать.
Гарбуз вышел, а Михайлов встал и, привычно расхаживая из угла в угол, задумался. «Да... выходит, что сложно защищать новую власть! Казалось, народ, униженный и замордованный самодержавием, получив свободу, будет делать все, чтобы укрепить завоевания революции. В общем-то так оно и есть. Но нашлись и такие, кто хочет за счет очистительных перемен обогатиться. Это, конечно, не народ, а так — накипь, пена...» Вспомнился вчерашний разговор с Алимовым. Тот, закончив разбираться с доставленным в штаб спекулянтом, горячо докладывал Михайлову: «Не хватало нам еще спекулянтами да ворами всякими заниматься. Нам же надо революцию делать».