Приказано поступать по совести
Шрифт:
– Нацист проклятый!
– зашипел я, крепче сжимая в руке пистолет.
– Да? А ты бы не поступил также, праведник?
– вызывающе вопросил он.
– Нет!
– воскликнул я.
– И ты так в этом уверен? А если наградой за море крови будет мировое господство? Подумай над этим, русский!
Силясь сдерживать гнев, я уставился на него, после чего заговорил:
– Этим то мы, русские, и отличаемся от вас. Совесть для нас незыблема. И мы не будем уничтожать народы, какие бы богатства нам за это не обещали!
– Тогда убей меня! Отомсти тому, кто, возможно,
– Зачем ты всё это говоришь нам?
– задумчиво протянул Егор.
– А что мне терять? Я всё равно не жилец, а всем вам всё равно пизда! Вы же уже покойники, и всё, что вы делаете - предсмертная агония курицы с отрубленной головой!
– Дай, я пристрелю эту мразь!
– воскликнул Колян, направив ствол в сторону американца, но Лёха накинулся на него, не дав сделать выстрел.
– Кончай его!
– неожиданно для всех возгласила Полина словно бы не своим голосом.
В нём не было прежней доброты, заботы и испуга. В нём вновь звучала надменность, эгоизм и непоколебимая уверенность в себе. Это был голос той самой Полины Шумиловой, которая впервые предстала предо мной неделю назад.
– Чего?
– дрогнувшим голосом переспросил я, и завеса гнева тут же спала. Я словно бы пробудился ото сна.
– Убей его! Убей эту тварь!
– Как заведённая, повторяла Полина, а я попросту не мог поверить в то, что она способна столь резко меняться. Значит, я в ней ошибся. Выходит, всё, что я увидел за последние дни - лишь очередной образ, а личина меркантильной и высокомерной девушки никуда не исчезла, а попросту отошла на второй план.
– Значит так, да, - разочарованно протянул я, - наверное, легко повелевать чужими жизнями, стоя за спинами пацанов.
Я почувствовал, как из глубины души поднимается ненависть, но я пытался сохранять контроль над собой. Не могу поверить, что буквально две минуты назад я был готов убить американца. От одной мысли о том, что на некоторые минуты гнев завладел мной, стало страшно.
– Ну конечно, ты же кровь только в фильмах видела, пока папаша распоряжался чужими жизнями! Легко повелевать другими, когда ты - хозяин мира! В отличие от тебя, я всё это говно видел на улицах, лично кровью умылся!
– я перешёл на крик - И когда я видел, как такие же парни, как и я, падали на землю без сознания, я из раза в раз давал себе обещание - не добивать беззащитного! Мы люди, а не зверьё!
Я остановился, чтобы перевести дыхание. Полина недоумённо смотрела мне в глаза, но меня было не остановить.
– Я думал, ты изменилась! Думал, ты стала добрее, думал, что нет больше в тебе цинизма! Видимо, я ошибся!
Не глядя на остальных, я поспешил к выходу, но в проёме повернулся, окинув взглядом пацанов:
– Если кто попытается пристрелить его - убью нахуй!
– прорычал я, после чего, гремя берцами, покинул квартиру, отправившись вверх по лестнице.
***
Я сидел на лестничной площадке, прижавшись спиной к двери одной из квартир и
Их голоса были оглушительно громкими, они кричали, пытались пробиться вглубь моей души. Они твердили, что враг не заслуживает пощады, что он потерял свою человечность, что жалость к нему - проявление слабости. Они корили меня за то, что я не пристрелил Капитана Смита, за то, что я накричал на Полину, за то, что разочаровался в ней.
Но я не мог с ними согласиться, не мог позволить себе слиться со тьмой. Я всем сердцем верил, что только человечность есть наше спасение. Я был уверен в том, что поступил правильно, не убив раненного пленника. Это и отличает меня от врага, который пришёл с войной на нашу землю. Я не даю гневу и первобытной злости возобладать надо мной, не теряю контроля над собой и делаю всё, чтобы сохранить честь и совесть. Однако демонический зов всё громче звучит в моей голове, а голос добра становится всё менее слышимым, и, вот-вот он угаснет и никогда не зазвучит вновь. Я был в шаге от того, чтобы упасть в объятия к демону, затаившемуся внутри меня.
Казалось, словно я был готов прямо там, в темноте подъезда, на холодном полу, под глухие звуки пулемётных очередей и завывания ветра, свернуться калачиком и сойти с ума, но меня уберегла Полина, беззвучно возникшая на лестничной площадке.
Мне не хотелось с ней разговаривать, мне не хотелось вновь напоминать себе о собственной глупости. Не хотелось напоминать о своей наивности и о том, что я вот так вот легко поверил в то, что человек способен измениться за считаные дни.
Я пытался даже не смотреть в её сторону, но только она заговорила, как я тут же поднял взгляд на девушку. Она смотрела на меня глазами, полными печали и сожаления, словно бы раскаиваясь за что-то.
– Прости меня...
– она прилагала титанические усилия, выдавливая из себя один слог за другим. Всё говорило о том, что извиняться перед кем-либо она не привыкла.
– Нет, ты что!
– саркастически усмехнулся я, сверля её взглядом - Это я во всём виноват. Виноват в том, что я такой наивный и легковерный...
Я хотел было высказать ей всё, что думаю о ней, но она меня опередила:
– Нет, ты прав, Андрей!
– воскликнула она, приблизившись ко мне - Я не права! Я не имею права никого судить, не могу никого упрекать!
Я встал на ноги, тем самым нависнув над Полиной, вставшей прямо передо мной. Она же стыдливо опустила голову, сверля взглядом пол.
– Ты был прав, Андрей...прав с самого начала! Я просто избалованная дура, заботящаяся только о себе! Мне всегда было наплевать на других людей, я думала только о своём благе, потешала собственное эго и считала купюры в кошельке! Мне никогда не было дела до чужих страданий просто потому, что они чужие! Это я во всём виновата, Андрей!
– О чём ты говоришь?...
– непонимающе спросил я, глядя на девушку, вот-вот готовую расплакаться.