Приказано поступать по совести
Шрифт:
– Нам поставлена новая боевая задача! Тремя мобильными отрядами пробиться к "воротам города" и навязать противнику бой, нанеся ему максимальный ущерб! Приказываю бойцам первого и второго взводов собраться в главном зале и приготовиться к боевому выходу!
– Прошу прощения, товарищ сержант, а в чём смысл? Это же форменное самоубийство! На танки и БМП, да с автоматами...
– А сидеть здесь и подыхать под ударами дронов - в этом много смысла? Враг медлит, и мы обязаны этим воспользоваться! Иначе всё, что мы делаем, перестанет иметь смысл!
Воцарилась мёртвая тишина. Каждый был по своему
Ещё несколько часов назад Иван отказался бы выполнять приказ командира своего взвода, посчитав его глупым и даже безумным, но сейчас, впервые столкнувшись с новой реальностью, он понял, что слова "движение - это жизнь" приобрели буквальный смысл. Чем больше солдаты сидят на месте, тем больший простор для действий они оставляют противнику. Падение обороны аэропорта уже является вопросом времени, а если дать американцам подготовиться, как следует, то гибель бригады, а вместе с ней и республики, станет делом одного массированного комбинированного удара с воздуха.
Нужно что-то делать - в этом сержант безусловно прав. Истину этих слов рядовой Максименко прочувствовал на своей шкуре. И даже если все смалодушничают и откажутся выполнять приказ, Иван всё равно подчинится вышестоящему командованию и, ежели так будет правильно, пойдёт даже на самоубийство.
Иван оглядел стоявших вокруг него бойцов. В глазах ранее уверенных и суровых солдат читались страх и неуверенность. Увидев ужасы войны своими глазами, взглянув на то, как страшно выглядят раненные, почувствовав мерзкий запах крови и пороха, животная боязнь за собственную жизнь и чувство обречённости взяли верх над желанием отомстить. Такими темпами оборона может обрушиться без боя. Дезертирство и падение морального духа хуже любого оружия.
– Ни за что!
– раздался позади дрожащий голос.
Иван оглянулся. Смелое возражение принадлежало неказистому пареньку из соседнего взвода. По его плюгавому и худощавому телосложению, по веснушкам и очкам на глазах можно было с уверенностью сказать, что насмешек в школьные времена ему пришлось вытерпеть немало.
По толпе пошла волна перешёптываний.
– Поясни.
– с удивлением в голосе ответил Гуляев.
– Вы просто бросаете нас на мясо! Я не буду умирать за старых пердунов из штаба, которые хотят лишь спасти свои шкуры!
Послышались одобрительные выкрики, множившиеся с каждым мгновением. Про себя Иван удивился тому, что одного лишь налёта хватило для того, чтобы бравада улетучилась, а на смену ей пришла паника.
– А хрен ли ты здесь тогда забыл, неженка? Какого чёрта вообще в армию пошёл, если жопу свою подпалить боишься?
– Да я вообще не собирался воевать! Я должен был уже в Европе быть, а не сидеть в этой дыре и воевать за эту сранную республику!
Недовольство в рядах бойцов начало стремительно нарастать. И главной проблемой было наличие оружия у толпы, что в любой момент могла стать враждебной.
– Мы не будем умирать из-за тупости командиров!
– Вам надо - вы и воюйте!
– Нахрен эту страну!
Иван сжал кулаки.
– А вы я смотрю до сих пор не поняли, - громко
Даже Олег был в шоке от того, как внезапно не на шутку разошёлся его товарищ.
– Бездарные политиканы продали республику! СИБ самораспустилась, бросила нас умирать! Мы - последние, кто может спасти республику, кто может остановить тварей, пришедших к нам с войной! Мы, и никто больше!
Иван бросил гневный взгляд на плюгавого, съёжившегося от страха:
– В Европу хотел свалить, сучара трусливая?! Оглянись вокруг - вот она, твоя Европа! Вот, цивилизация! Вчера уверяли, что мы их друзья, а сегодня молча смотрят, как американские бомбы падают на наши дома! Доволен, ублюдок?! Или французские круассаны и немецкое пиво вкуснее свободы?!
Рядовой Максименко оглядел всех стоявших вокруг него бойцов, после чего покрепче перехватил автомат.
– Мы - последняя надежда Молдовы на выживание! И если вы настолько трусливы, что боитесь себе в этом признаться, то вы такие же враги республики, как и американцы!
Выдержав недолгую паузу, Иван продолжил уже спокойным голосом, однако выглядел он ещё более пугающе:
– Даже если все находящиеся здесь откажутся выполнять приказ, я всё равно останусь до конца со своими командирами, до последнего буду защищать республику! Я расстреляю любого, кто будет сеять панику! Если вы трусы, то примите свою смерть достойно! Если же вы сумели сохранить хотя бы капельку достоинства, то возьмите себя в руки и защищайте страну, как наши деды защищали Советский Союз от немцев! Они победили, потому что не сдались, не испугались! И мы тоже обязаны победить, чтобы не предать их память поруганию!
Вопреки всему, экспрессивная речь Ивана поставила на наметившемся мятеже жирную точку. Пелена спала с глаз солдат, паника была обуздана. Бойцам стало ясно, что животный страх - это не более, чем слабость, которая может сгубить как их самих, так и их товарищей. Им был поставлен сколь незамысловатый, столь же и сложный выбор: умереть, как трусливая собака или же сразиться за жизнь. И большинство выбрали сражение.
Когда страх начинает брать верх над остальными эмоциями и толпа погружается в хаос, рядом вовремя должен оказаться тот, кто сможет навести порядок и повести напуганное стадо за собой, задав ему направление и одарив надеждой. В сложившейся ситуации надежды давно не осталось. Всем и так ясно, что оборона аэропорта - предсмертная агония последних уцелевших подразделений, попытка выиграть хотя бы немного времени в надежде на чудо.
Когда бойцы увидели несущуюся в небеса сигнальную ракету, источающую зелёные искры, внутри многих вновь зажёгся маленький огонёк той самой надежды. Надежды на то, что весь этот кошмар закончится, что Жизнь победит, что захватчики, насильники, мучители людей будут изгнаны. Но надежда эта наивная, детская надежда на то, что спаситель всё-таки существует, что русские, от которых Молдова долго и упорно отмахивалась, всё же смилуются, проявят милосердие и придут вновь, дабы спасти республику. Но в чертогах разума каждый понимал: они не захотят, не успеют, не придут...