Приказано поступать по совести
Шрифт:
Отца трогать не стали, ибо было крайне сложно, если вообще возможно, доказать его причастность к повторному возбуждению уголовного дела и приданию огласки этой ситуации.
И вроде как мы победили, ведь да? Насколько это вообще было возможно, мы отомстили тем, кто убил маму. Но этого недостаточно. Её было уже не вернуть, и даже 10 лет тюрьмы не были бы достаточным наказанием за этот бесчеловечный поступок. Но у всей этой истории была и обратная сторона.
Я был морально разбит и опустошён. Впервые в жизни я увидел всю жестокость и безжалостность системы, в которой мы живём. Я всё понял. Понял, что сама система не допустит, чтобы мы были едины. Понял, что её спонсоры и основоположники сделают всё, что могут, заплатят любую цену, дабы подавить праведников и тех, кто пытается сделать хоть что-то на благо людей.
Да, в этот раз мы сплотились, добились своего, отомстили за смерть ни в чём неповинного человека. Но что с того? Это всего лишь одна история, коих в год происходит десятки, если не сотни. Эти истории не получили огласку и были очень быстро забыты. Да, мы впервые одержали победу над несправедливостью системы, мы дали народу надежду и смогли, хоть и ненадолго, но растопить лёд в сердцах людей, давно потерявших надежду на справедливость. Но толку от этого, если беспощадная государственная машина, построенная на безразличии, равнодушии и бесчеловечности даже не дрогнула от фурора, созданного тюремным заключением Павла Гросу? Мало того, что она продолжила своё существование, в добавок к этому она ещё сильнее укрепила свои позиции, найдя повод для очередных кадровых зачисток.
Выходит, мы не смогли раскачать систему. Мы лишь дали ей повод начать решать свои проблемы ещё жестче и ещё более радикально.
Я помню, что тогда я на месяц пропал из общества. Я не появлялся ни в школе, ни на тренировках - это была инициатива отца. Я угасал буквально на глазах, и из-за этого он не хотел, чтобы излишнее внимание со стороны окружающих давило на меня ещё сильнее, ибо, в конце концов, я никогда ни от кого не скрывал, кем работают мои родители. А потому, когда дело об убийстве Надежды Белозёровой обсуждала вся страна, у моего круга общения не возникало ни толики сомнений о том, о какой именно Надежде Белозёровой идёт речь.
Я винил себя. Винил в том, что именно из-за меня маму убили. Из-за моего юношеского максимализма, из-за моего воспалённого чувства справедливости. В конце концов из-за того, что чувство гордости, воспарившее внутри меня, не позволило мне пойти на уступки влиятельным людям. И за своё упрямство я заплатил высочайшую цену. Даже выше, чем я мог себе позволить.
Пожалуй, я так бы и продолжил обвинять себя в случившемся, изнутри разрушая себя рефлексиями и самобичеванием, если бы не роковой разговор с отцом, окончательно поставивший точку в этой истории и ставший для меня переходом на новый жизненный этап с чётко поставленными жизненными ориентирами.
– Андрей...
– ему начало разговора давалось ещё сложнее, чем мне, ибо важно было подобрать правильные слова, - я понимаю, тебе нелегко, и ты винишь себя в том, что случилось с мамой. Но поверь мне, твоей вины здесь нет.
– Но ведь если бы я тогда не упёрся, и не отказался бы от раскаяния, то она была бы жива.
– полным печали голосом сказал я, а на глаза вновь навернулись слёзы.
– И твой поступок не был ошибкой.
– добавил отец.
– Видишь ли, Андрюша...жизнь, она
Отец остановился на пару секунд, чтобы прокашляться, после чего продолжил:
– Ты - первый, кто посмел на самом высоком уровне усомниться в этих правилах, пошёл против навязанных нам установок. Ты показал, что ты готов защитить тех, кто нуждается в этом, даже если ради этого придётся чем-то жертвовать. Они попытались сломать нас, попытались пригрозить нам, показав, что с нами будет, если мы не подчинимся! Но мы не сдались, и мы победили! Мы показали, что дух в нас ещё жив, что мы не готовы встать на колени просто потому, что нам велено так сделать. Да, мы не победили вирус безразличия. Но наша ситуация - это первый лейкоцит в кровяном потоке, первый очаг сопротивления. И поддержка, которую на протяжении месяцев нам оказывал народ - наглядный показатель того, что нас миллионы, и мы готовы поднять головы и биться за свободу!
Впервые за всё время диалога я взглянул ему в глаза. В них блестели слёзы, однако отец, стараясь сохранять самообладание, продолжал свою пламенную речь. Мне уже не было понятно, кого он пытается приободрить: меня или себя самого.
– Мы слишком поздно поняли, насколько ядовитую змею мы к себе подпустили. Мы позволили закабалить себя в рабство искусственных рамок, не имеющих ничего общего с принципами и с человечностью. Мы убедили себя в том, что быть алчным эгоистом - это хорошо. Часы нашего поколения сочтены...И я верю, что вы, молодые, были рождены, чтобы изменить этот мир. Избавить его ото всех болезней человечества и вместе двигаться к светлому будущему. А потому, Андрей, никогда не сомневайся в себе. Поступай так, как совесть тебе велит, чтобы в будущем не жалеть о том, что ты вовремя не выступил против и не жалеть, что ты не помог тем, кто нуждался в этой помощи как никогда. Считай, что это приказ! Приказ поступать по совести!
По речи отца можно было без труда понять, что он военный, так ещё и командир, ибо толкать пламенные речи он был мастак. Но, тогда, признаться честно, у меня внутри что-то щёлкнуло, словно выключатель, от которого зажглась лампочка. Я впервые взглянул на ситуацию без обвинения себя самого во всех смертных грехах, и тогда я всё понял. Перенеся самую горькую в своей жизни утрату, я ступил на новый жизненный путь. Путь чести, совести и человечности.
Глава 4
Пока я находился в раздумьях, ноги сами принесли меня в центр города. По выходным я частенько гулял один, просто слоняясь без дела по улицам города, находясь наедине с собой и собственными мыслями. Не удивительно, что когда я полностью погрузился в раздумья о настоящем и прошлом и отключился от реального мира, мой внутренний, если можно так сказать, автопилот, повёл меня по уже знакомому маршруту.
На первый взгляд в центре всё было, как обычно: на дорогах стоят пробки, а пешеходы спешат по своим делам. Однако я сразу ощутил на себе, что что-то не так. Издалека доносился непонятный шум, похожий на гвалт, создаваемый толпой, мешавшийся с сигналами автомобилей. Прислушавшись, я понял, что шум исходит со стороны центральной площади города.
Несложно было догадаться о том, что на площади проходит очередной митинг, причём, судя потому, что гомон толпы слышен даже у моста, соединяющего левый и правый берега реки Бык. Идти туда было явно не лучшей идеей, особенно с учётом того, что каждый второй такой митинг заканчивается столкновениями с полицией. И мне уж точно не хотелось попасть под горячую руку. Однако интерес всё же возобладал над инстинктом самосохранения, а потому я быстрым шагом направился вверх по улице, в направлении площади.