Приключения 1968
Шрифт:
Девушка сочувственно покачала головой.
— Выходит, хуже теперь вам живется, дедушка?
— Шут его знает!.. По-твоему, городскому, хуже?.. А скажи, внучка: четыре месяца в году работать, а восемь не работать, лучше или хуже?
— Конечно, лучше.
Крестьянин простодушно посмотрел на нее.
— А четыре месяца каждый день обедать, а восемь — живот веревкой подтягивать? Лучше?
Она растерялась.
— Хуже…
— А если не работать — откуда же на обед взять?
— Не знаю…
— А сахар какой лучше: горький или сладкий? — не унимался дед.
— Разве
— Еще какой горький! — вздохнул он. — Вот оно как: «Лучше — хуже»… Больше работы — всегда лучше. Что человеку надо? Дело. А если прохлаждаться, какой от него прок?
Мануэль, все это время с безразличным видом слушавший разговор Бланки со стариком, расхохотался:
— Да тебя, дед, в агитаторы определять можно!
Дед все так же простодушно посмотрел на него, потом на Бланку — и широко, хитро улыбнулся, обнажив беззубый рот.
— Хе-хе! Так я ж и есть этот самый… агитатор!
«Ну и старикан! — подумала девушка. — А прикидывался… Чудо, а не дед!..»
Она перемотала на начало ленту с записью беседы со стариком, переключила рычажок магнитофона.
— Сейчас, дедушка, услышите свой голос.
— А ну-ка! — оживился крестьянин, пододвинулся ближе, шикнул на старуху, чтобы не громыхала тарелками.
Из динамика магнитофона раздался заливистый петушиный крик.
— Это я? — оторопел старик.
Мануэль захохотал во все горло, даже слезы брызнули. Бланка смутилась, но тоже не могла сдержать улыбки.
— Нет, дедушка, нет! Это мы раньше петуха записывали, в деревне, для фона.
Крестьянин ничего не понял.
— Вот те раз! Накукарекал! — то ли с обидой, то ли с насмешкой проворчал он.
За стеной дома заурчали подъезжающие машины, донеслись голоса. Старик насторожился:
— Кого еще несет?
Дверь открылась. Пригнув голову, в избу вошел команданте и с ним еще несколько человек в форме бойцов Революционной армии. Команданте осторожно распрямился, макушкой едва не доставая до потолка. Приветственно взмахнул рукой.
— Салуд, отец! Салуд, мать!
Повернулся к Бланке и Мануэлю.
— Салуд!
— О, здравствуй, команданте! — оживился, вскочил старик. Показал на скамью у стола.
Команданте прошел к столу. Присел с краю, положил рядом с собой шапку-каскетку. Протянул хозяину дома сигару в целлофановой обертке. Крестьянин взял, с видом знатока понюхал. Раскуривать не стал, а припрятал подарок в карман. Команданте улыбнулся.
— Специально заехал к тебе по дороге. Сын просил передать: жив, здоров.
— Еще б ему не жить-здороветь! — ухмыльнулся старик. — Большим начальником стал.
— Отличный у тебя сын, можешь гордиться.
— Как же не гордиться? Все в начальники лезут… Жду не дождусь, когда вы его из города в шею выгоните.
Жена старика уже выставила на стол миски с малангой, рисом, рыбой. По комнате потянуло душистым запахом кофе.
— Садитесь за стол, дорогие гости, — пригласил хозяин и прикрикнул на жену: — Все уж доставай, старуха, подчистую! Знаю я, какой там у них в городе харч по карточкам. — Он подмигнул команданте. — Аль для начальства без карточек?
— По карточкам, отец. Для всех.
Команданте
Крестьянин сам не дотрагивался до еды. Он говорил, словно бы хотел насладиться беседой, запасти тепло живого общения на многие дни вперед.
— Вы мне там!.. А то ходил я к Антонио. Это когда еще только начали землю раздавать. Послали соседи, чтоб нас не обделили. Пришел в Гавану. Пока отыскал — уходился, аж ноги подгибаются. Зачем столько людей? Страшно подумать. В поле бы их всех… А автомобили — ж-жик, ж-жик! Того и гляди… А воздух как на пожаре. Разыскал паршивца. На горе он живет, в отеле «Гавана Хилтон». Я как подошел, как глянул — оторопь взяла. Ну, думаю, вытолкают меня оттуда взашей. Кругом все блестит. Подхожу к дверям — сами распахиваются! Ну, думаю, попал… Внутри разгуливают-прохлаждаются такие все, в золоте. Ну, думаю, генералы! Оказывается — прислуга. Обошлись уважительно. Один вверх повез в ящике. Кругом зеркала, и в каждом — моя рожа… Ну, думаю… Не успел и подумать — ж-жик! — и под самым небом. Привел меня этот генерал, стучит, а оттуда выходит этакий хват, из всех карманов бумаги и карандаши торчат, на боку пистолет, морда аж позеленела. Гляжу, а это он, паршивец, Антонио! Вон как разбаловался!
Все за столом рассмеялись.
— Некогда твоему сыну баловаться, — успокоил старика команданте. — У тебя, я вижу, и без нас гостей хватает.
Он повернулся, с интересом посмотрел на Бланку.
— Я корреспондент радиостанции «Патриа», — сказала девушка.
— Рад познакомиться, компаньера. Извините, что помешал вашей работе. О чем готовите материал, если не секрет?
— Беседую с крестьянами: что они думают о новой власти.
— О, это очень интересно и важно! От того, что они думают, во многом зависит судьба всей революции. Сообщите, когда будет передача, обязательно послушаю.
«Удивительны встречи на дорогах! — подумала она. — В них главная прелесть работы журналиста. Только подумать: хижина у партизанской тропы, старик крестьянин — отец министра, эти легендарные бородачи над миской маланги…»
А приезжий продолжал с интересом и к ней и к старику крестьянину:
— И очень хорошо, что до него добрались. Замечательный дед! Четырех сыновей дал революции. И все как на подбор!
— Ты меня не нахваливай, — проворчал старик. — Хитрый какой нашелся! Это я ей в машинку пою, понимаю — политика. А тебе так скажу: неважнецкие наши дела.
— Почему же? — посерьезнел команданте. — Выкладывай!
— Каждый начальник любит слушать то только, что ему хочется слушать. А я тебе прямо скажу: дела — ночь непроглядная. Ну, землю дали — хорошо. Да куда мне ее столько, этой земли, если всех сыновей начисто забрали? Один — в армии, другой — в этом, как его, университете. Третий по кабинетам расседает. Четвертого вообще черт-те куда отправили, за океан… А кто будет землю эту ковырять? Разве ж оно само вырастет?
— Пойми, отец, — подсел к нему вплотную команданте, — нужны нам твои сыновья и в армии и в аппарате. И кадры специалистов нужны. Сейчас твой Рауль в университете, а вернется в деревню агрономом.