Приключения 1969

Голант Вениамин Яковлевич

Он тут же связался со своим агентом, швейцарским чиновником Рихтгофеном, который добыл паспорта для Светлова и Анны.

Рихтгофен пришел на конспиративную квартиру. Это был сухопарый шестидесятилетний старик с безжизненными глазами. Отсутствием каких-либо красок на лице он напоминал египетскую мумию.

— Все, все знаю, — не дал он раскрыть рта Линденблатту. — Этот идиот Бюрле забыл поставить на паспорте Анны Зульцер защитный знак, ну, знаете, просто условную такую галочку в определенном месте, чтобы пограничники не сомневались в подлинности паспорта. Это

делается для страховки. А в документах герра Зульцера все в порядке.

— Что вы растолковываете давно известные истины! Кто не знает, что такое защитный знак! Вы скажите, как выбраться из этого положения?

— Все будет в порядке. Поставим на паспорт Анны Зульцер условную отметку и вернем его пограничникам, — Рихтгофен помедлил немного и добавил: — Придется поизрасходоваться немного.

Рихтгофен по происхождению был немцем, слыл убежденным нацистом и любил в разговорах со своими шефами похвалиться, что работает на них по идейным соображениям, тем не менее он не упускал случая сорвать каждый раз солидный куш.

— Какие еще деньги? Я заплатил вам за два швейцарских паспорта столько, сколько стоит приличная обстановка для квартиры.

— Герр Линденблатт, люди так испортились, что без платы не хотят сделать и шагу.

— Ошиблись вы, а не мы. Вы и расплачивайтесь.

— Да, это так. Но знаете, там могут тянуть несколько дней.

Линденблатт вынул бумажник и, отсчитав несколько банкнот, передал старику. Тот поспешил тщательно их запрятать.

О том, что дело может затянуться, наверное, подумал и тяжело вздохнувший Линденблатт.

Пришлось ему послать в Берлин радиограмму с сообщением о непредвиденном задержании четы Зульцер. Ответ оттуда гласил, что, если в ближайший же день Зульцеры не выедут из Швейцарии, Линденблатт поедет рядовым на Восточный фронт.

Линденблатт снова «нажал» на Рихтгофена. Тот пришел на квартиру Линденблатта совсем растерянным.

— Паспорта Зульцеров и все документы, послужившие основанием для выдачи, забрал к себе шеф паспортного стола Фортон. Я бессилен сделать что-либо. Он неподкупен.

— Чем вызвана такая проверка? — испуганно спросил Линденблатт.

— Кажется, он что-то заподозрил. Ему всюду чудятся немецкие шпионы.

— Что он имеет против немцев?

— Его зятя расстреляли в Берлине, а беременную дочь послали в концлагерь.

Линденблатт, немного подумав, обрадованно вскочил с места:

— Это очень хорошо!

Рихтгофен смотрел на него непонимающими глазами.

— Все в порядке. Пока ничего не предпринимайте. Мы вернем Фортону дочь, а он выпустит за границу чету Зульцер. Идите. Когда будет нужно, я позову вас.

Через час Шелленберг получил радиограмму Линденблатта. Прочитав ее, он вызвал адъютанта.

— Немедленно выясните, в каком лагере содержится жена Цинмана. Помните, того, который имел на Фридрихштрассе большой ювелирный магазин. Пусть начальник лагеря позвонит мне по телефону.

Начальник лагеря позвонил Шелленбергу поздней ночью, когда тот уже дремал за письменным столом. Он доложил, что Эсфирь Цинман умерла в прошлом году, вскоре после

родов.

— Как умерла? — закричал Шелленберг,

Не дослушав пространных объяснений, он снова заревел:

— А ребенок?

— Сын тоже умер, — пролепетал перепуганный начальник лагеря.

— Завтра утром привезите мне дело Эсфирь. Цинман. — Не мог Шелленберг так сразу отказаться от единственной возможности воздействовать на Фортона. А вдруг документы в деле Цинман подскажут что-то другое?

Начальник лагеря хотел было объяснить, что он не успеет к утру добраться до Берлина, но Шелленберг бросил телефонную трубку. Сонливость с него как рукой сняло.

Утром начальник лагеря, неизвестно как добравшийся до Берлина, сидел в приемной. Внимательно просматривая дело Эсфирь Цинман, Шелленберг обнаружил письмо. Он сразу почувствовал, что письмо может сослужить ему службу. Брезгливо взяв в руки грязный конверт, достал сложенный вчетверо потрепанный серый листок.

«Дорогие мама и папа! Очень плохо мне, дни мои сочтены, скоро увижусь с Альбертом. Вы, наверное, уже знаете, что его нет в живых. Думаю, мое письмо тогда дошло до вас. Ничего, кроме душевного покоя, я не испытывала бы в предчувствии скорой кончины, если бы не сынок. У меня родился сын, я назвала его в честь отца Альбертом. Не нахожу покоя, что будет с ним?

Мои дорогие! Как только получите это письмо, примите меры, чтобы взять Альберта из лагеря. Мне рассказывали, что был случай, когда одного ребенка здесь отдали родным. Может быть, Альберту повезет. Не оставляйте его. Обнимаю вас, мои родные, и целую.

Ваша Эсфирь».

— Почему письмо не было отправлено? — спросил Шелленберг.

— Герр бригаденфюрер, женщина, которой это письмо было передано Эсфирью Цинман для отправки, была арестована. Она поддерживала нелегальную связь с городом. Во время ареста письмо Эсфири Цинман обнаружили у нее. К тому времени Цинман и ее ребенок были уже мертвы.

— А где сейчас эта женщина?

— За нелегальную связь с городом расстреляна.

Шелленберг зло взглянул на начальника лагеря, но неожиданно его осенила какая-то мысль, и он сказал:

— Возвращайтесь в лагерь и подберите у заключенных евреев годовалого мальчишку, который может сойти за сына Эсфири Цинман. Завтра этот ребенок должен быть здесь.

Шелленберг вернул дело Эсфири начальнику лагеря, а ее письмо оставил у себя.

VII

Шеф паспортного бюро Фортон только что вернулся с работы и, ожидая, когда подадут обед, просматривал газеты. Он никак не мог сосредоточиться на сообщениях с фронтов. Мысль о паспортах Зульцеров не оставляла его. Документы, которые послужили основанием для выдачи паспортов, были в порядке, но скоропалительность, с которой паспорта были оформлены, вызывала подозрение. «Завтра сообщу о своем мнении службе государственной безопасности, пусть разберутся», — решил он.