Приключения 1977
Шрифт:
— Кто вы такой? — спросил шеф полиции. — Для кого везете оружие?
Камо медленно приподнялся, скользнул взглядом по присутствующим и ответил:
— Пусть нас оставят вдвоем.
Через час Камо был доставлен в роскошный константинопольский отель. Его постели мог позавидовать сам турецкий султан, блюда, которые приносили ему в номер, были мечтой самого утонченного гурмана. Дважды его навещал шеф полиции. Извиняющимся тоном он просил понять действия полиции, смущенно бормотал о конспирации и международной политике, уверял, что через неделю багаж будет доставлен по адресу.
Потом Камо принял для беседы министр внутренних дел Турции. Князь
Министр еле сдерживал ликование. Он думал о фуроре, который произведет его сообщение на предстоящем заседании кабинета.
— Вы можете не сомневаться, князь, в дружеском расположении Турции, — сказал он Камо. — Поверьте, это не просто слова. Мы будем оказывать вам всю возможную помощь. Пока тайно, разумеется. Сообщайте нам о каждом вашем приезде и маршруте следования, чтобы не было недоразумений с багажом. Передайте мои поздравления вашим руководителям…
Вечером того же дня Камо ехал в Афины. Настроение у него было приподнятое. Он любил, когда удавались его импровизации. В такие моменты Камо гордился собой. В Греции, Македонии, Болгарии он скупал оружие якобы для снабжения им угнетенного христианского населения Турции. Местные власти не только не чинили ему препятствий, но иногда даже и помогали. В Турции же он выдал себя за одного из мифических руководителей не менее мифической организации — и турки, в свою очередь, клюнули на эту приманку…
Камо стало очень весело. Он представил, как будет рассказывать обо всем происшедшем Ленину, как Ильич с Надеждой Константиновной будут смеяться, слушая его рассказ. Не в состоянии более сдерживать обуревающие его чувства, Камо вышел в коридор. В окно виделся Босфор. Держась обеими руками за решетку окна, Камо громко читал по-русски строки из любимого лермонтовского стихотворения:
Под ним струя светлей лазури,Над ним луч солнца золотой,А он, мятежный, просит бури,Как будто в бурях есть покой.— Вам что-нибудь нужно? — спросил вошедший турок-проводник. — Вы что-то говорили.
— Это я про себя. Мне ничего не нужно, — ответил Камо.
Поезд шел к Афинам. И всю ночь Камо стоял у окна. Слишком хорошо было на душе — и потому не спалось.
МАТЬ
Весть о злодейском убийстве 26 бакинских комиссаров потрясла Камо до глубины души. Близкие, дружеские отношения связывали его со Степаном Шаумяном, с Алешей Джапаридзе, с Ваней Фиолетовым и многими другими. Камо выглядел в эти дни потерянным, мрачным.
И именно тогда товарищи поручили Камо сообщить о гибели Шаумяна его матери.
— Ты знаешь ее, ты знаешь всю семью, ты дружил со Степаном Георгиевичем… Это твой долг, Камо, — сказали они ему.
Камо не спорил. Он молча согласился, кивнул головой.
Он пришел к старушке. Он заставил
— Садись, Сенько, — сказала она, — когда ты приходишься радуюсь тебе, как Степану.
Он смотрел на нее. Он улыбался. А к горлу подкрадывался комок. Дрожали руки. Но Камо пересилил себя. Он заставил себя говорить. Он рассказал матери о ее сыне. О том, что враги хотели убить его, но Степану удалось скрыться. Враги, однако, не знают этого, они убеждены, что уничтожили Степана. А он сейчас за границей. Правда, об этом никому нельзя говорить — враги могут напасть на его след. И он сам не имел права рассказывать ей эту тайну. Но он не мог не сказать…
— Спасибо, Сенько, спасибо, — говорила старушка. Она принесла бутылку старого вина, налила себе и Камо.
— Выпьем за Степана, — сказала она. — Пусть сбудутся его мечты, пусть он будет счастлив.
Мать Шаумяна любила Камо как сына. Она верила ему, каждому его слову. Только Сенько мог обмануть сердце матери, и он сделал это, потому что по-другому поступить не мог… Слезы радости лились из глаз старушки… Слезы невыносимого горя застыли в глазах Камо. Эта пытка была ужасней, чем истязания в тюрьмах…
А старушка все говорила… О сыне, о своей привязанности к Степану, о том, что вряд ли дождется его — ведь смерть уже не за горами. И благодарила Камо, что успокоил ее перед смертью, что теперь на сердце у нее легко и спокойно. Мать просила передать Степану, когда Сенько увидит его, что все ее мысли были днем, просила поцеловать за нее сына…
Он ушел поздно ночью. В тот день товарищи впервые видели слезы на лице Камо. Он плакал взахлеб, как ребенок.
— Знаешь, что такое мать, — сказал он Гиго, пытавшемуся его успокоить. И сам ответил: — Не знаешь! Откуда тебе знать? Это знает только тот, у кого не было матери…
И, махнув рукой, вышел из комнаты. Друзья прождали его напрасно…
ТАК БЫЛО…
В январе 1920 года Камо выехал из Москвы со своей боевой группой, с намерением взорвать штаб Деникина и произвести несколько диверсий в тылу у белогвардейцев. Товарищей из Москвы смущало то обстоятельство, что в диверсионном отряде Камо были девушки.
— Вы что думаете, я маленький мальчик! — возмущенно кричал Камо. — Я что, не знаю, что делаю!
После долгих споров и дискуссий проект операции утвердили. Утвердили и маршрут следования группы — на первый взгляд совершенно фантастический. Камо и его группа должны были добираться через Астрахань в Баку, где свирепствовали мусаватисты, [15] и оттуда пробираться через контрреволюционный Северный Кавказ в деникинские тылы.
15
Мусаватисты — члены контрреволюционной националистической партии в Азербайджане.
Вначале все шло без особых происшествий. Отряд добрался до Астрахани. Отсюда, минуя деникинские морские заставы, на рыбачьей лодке перебрался в Баку. Из Баку, разделившись на группы, отряд направился в Грузию.
Камо ехал в спальном вагоне под видом сиятельного князя Цулукидзе, доводя железнодорожное начальство своими аристократическими придирками и капризами до полного отчаяния. Однако, как он ни гримировался, в Тифлисе его все же опознали: полиции он был известен еще по прежним временам.