Приключения Буратино (тетралогия)
Шрифт:
Антон Сергеевич хотел было отказаться, поскольку за всю свою жизнь ни разу не сидел в седле, но решил произвести эксперимент. Возможно, конный спорт у него так же в крови, как историческое многоборье и мёртвый язык. И действительно, все получилось очень естественно: он лихо взлетел в седло, наподдал лошади пятками под ребра и, пружиня поясницей, поехал. Урсус даже почувствовал, что мог бы поднять лошадь на дыбы, развернуть и пустить галопом в ворота вон из города… Но Антон Сергеевич совсем не хотел обижать ни Гнея, ни этих простодушных парней, которые как бы невзначай оказались поперёк его пути к воротам.
Конная экскурсия должна была
Синий Подбородок взял на себя роль экскурсовода и болтал без умолку. Его трактовка истории Кесарии была несколько однобока, а выбор достопримечательностей специфичен. Так, например, когда они проезжали мимо дворца Ирода Великого, экскурсовод заявил:
– Это разве дворец? У моего папаши в Риме дом больше. У этих иудеев все какое-то маленькое… Ирод этот – хитрая иудейская собака. Сначала получил римское гражданство, потом втерся в доверие к тогдашнему императору Октавиану. Тот и назначил Ирода царем Иудеи. Он вернулся сюда и понастроил кучу городов за римские деньги в римском стиле. В том числе Кесарию. А когда помер, дворец его отдали под резиденцию римских прокураторов. Сейчас здесь Понтий Пилат живёт.
То, что, царь был евреем – неправда, он был женат на еврейке. Когда Антон Сергеевич, поселился в Кесарии, он почитал об истории города в интернете и этот факт про Ирода запомнил. Спорить, однако, не стал. Зачем разрушать такую удобную картину мироустройства? Иудеи хитры и корыстны, но их всегда постигает кара…
Когда на их пути попался малопримечательный двухэтажный дом под плоской крышей, Синий Подбородок поведал:
– А вот здесь живёт одна почтенная матрона. У неё лучший публичный дом в Иудее. Можешь мне поверить, я был во всех. Будешь там, спроси Миру. Только советую тебе сначала вставить, потом задувать свечку – в темноте ты её не разглядишь… Этот эфиопский суккуб так укатает тебя за ночь, что в седло потом не сядешь. Месяц будешь баб стороной обходить.
На что легионер, оставшийся при лошади и слышавший их разговор, заметил:
– Слышишь, Сервиллий, ему-то это зачем?
«Да, точно – Сервиллий. Ну и имя. Поди запомни…» – подумал Урсус.
– Ему за это дело денег платить не надо, – продолжил легионер. – Это ты спускаешь на гулящих баб ещё больше, чем проигрываешь в кости. Что у тебя от жалования остаётся, интересно?
На что Сервиллий невозмутимо ответил:
– Солдат императора может позволить себе скрасить весельем тяжёлую службу. Нас всех, если доживём, ждёт такая пенсия, что не нужно думать о накоплениях… А если не доживём и сложим голову во славу Рима, то зачем тогда откладывать? С собой не заберёшь!
Одним ухом слушая трёп Сервиллия, Урсус заметил пристальное внимание к себе со стороны прохожих. Люди показывали на него пальцами, шушукались и смеялись. После того как легионеры позабавились над очевидным поводом
С одного из балконов, пущенный женской рукой, в него полетел белый цветок, похожий на лилию. Он поймал его и жадно втянул ноздрями волшебный аромат.
3.
За неделю до Нового 1983-го года в кабинет Антона Сергеевича на втором этаже коттеджа зашла жена с томиком модного поэта в руках и красными глазами. Он читал кандидатскую своего подопечного в кресле под торшером.
– Вот послушай, что пишет Андрюша Вознесенский, «Старый Новый год», – объявила она торжественно.
Он отложил рукопись, и она прочла стихотворение срывающимся в слёзы голосом.
– Я закопал шампанское под снегопад в саду… – повторил он после паузы. – Надо будет тоже так сделать. Хорошее стихотворение, светлое, а ты рыдаешь.
Поманил её к себе и усадил на колени.
– Что с тобой?
Она прижалась к нему.
– Не надо шампанское, не надо в саду… Я в Ленинград хочу, Тоша, как в стихотворении, с первого по тринадцатое.
Растроганный он согласился, хоть и не сразу. И в эту ночь был обласкан так, как давно уже не случалось…
– И надоели твои очкарики на Новый Год, – заявила она с детской интонацией, когда он переводил дух после приступа страсти. – Вечно с двух бокалов шампанского налижутся и запрещённых поэтов дурными голосами декламируют. А потом Высоцкого запускают на магнитоле и до утра слюни пускают.
Он вздохнул.
– Ну да, ребята бывают нудноваты… Но вы-то с девочками, по-моему, неплохо время проводите?
– Знал бы ты, чего мне стоит изображать интерес и веселье. У них и разговоры-то все про одно и тоже: чей раньше защитится и квартиру вместо аспирантской общаги получит. Или про турпоходы свои зарядят: кто на какую горку лазил да по какой речке сплавлялся… О музыке или о книгах как училки школьные рассуждают – в свете социалистического реализма. Как вспомню, так вздрогну… – и она действительно вздрогнула, прямо передёрнуло её всю.
– Дорогая, но ты же должна понимать, что значит для ребят приглашение к начальнику на Новый год. Как это важно для благоприятного эмоционального климата в коллективе, – предложение про климат он произнёс, ёрнически растягивая слова, и в конце хотел нажать пальцем на кончик её носа. Она ловко отстранилась и довольно чувствительно ударила зарвавшегося «начальника» по руке.
– А уборка на следующий день? Это же кошмар, а не праздник! За что мне это?! – почти закричала она. Но внезапно успокоилась и прижалась щекой к его щеке. – В конце концов, Антон Сергеевич, имейте совесть. Три последних Новых Года с твоими… Можно хоть этот с моими встретить?