Приключения Буратино (тетралогия)
Шрифт:
Поскольку в Советском Союзе не было гладиаторских школ, мальчик стал присматриваться к карьере военного. Со свойственной ему дотошностью погрузился в изучение вопроса. Вооружение на картинках в тетради сменилось на современное. Оно в свою очередь постепенно полностью заместилось самолётами и вертолётами. Антошка решил стать военным лётчиком. Это решение подкреплялось тем фактом, что очень хороших лётчиков непременно берут в отряд космонавтов. А он, естественно, будет очень хорошим лётчиком, по-другому и быть не может.
Для того, чтобы стать очень хорошим лётчиком нужно очень много знать. Подогреваемый мечтой о
Будучи максималистом, он выбрал для себя математику – мать всех наук.
Взрослея, он пришёл к убеждению, что быть учёным лучше, чем военным. Пока одни проливают кровь, свою или чужую – как повезёт, другие в микроскопы-телескопы, а с недавних пор на мониторах картинки интересные наблюдают. И ещё не известно, от кого больше проку для обороноспособности страны…
Ещё одним фактором, отвратившим его от военной карьеры, стала все возрастающая в его глазах ценность человеческой жизни. Учителя, книги, добрые советские фильмы в один голос твердили о том, что убийство – это величайшее преступление из всех доступных Homo Sapience.
Отгремевшая четверть века назад Великая война, считал он, доказала человечеству, что повторение ее ужасов принципиально невозможно. Ненасытные империалисты ещё гремят оружием, но мир никогда больше не будет втянут ни в одну кровавую авантюру.
Армия нужна только для того, чтобы сдерживать людоедские аппетиты Запада. Она стала пугалом, размахивающим пустыми рукавами над мирными нивами, исключительно для устрашения воронов-трупоедов.
Теперь он сочувствовал военным. Во все времена они делали чёрную работу. Но кто-то ведь должен избавлять человеческое общежитие от нечистот, а кто-то даже убивать других людей. И ещё не известно у кого работа чернее: у золотаря 11 или у воина. У первого, во всяком случае, безопаснее…
11
Золотарь – устар. ассенизатор.
Пока его одноклассники пыхтели над двоичными функциями и интегралами, он познавал высшую математику. К десятому классу он знал не меньше второкурсника ВУЗа и уже подбирался к пониманию задач, поставленных перед мировой наукой Ферма, Пуанкаре и Фибоначчи.
Сидя на девичьей кровати жены с потрёпанным «Спартаком» в руках, он удивлялся, как можно так низко ценить человеческую жизнь: и свою и чужую. Теперь профессия гладиатора, в его глазах окончательно лишилась романтического флёра. Оказавшись на месте раба, которого заставляют убивать, возможно, он бы просто подставил свою грудь под меч противника, и это было бы гораздо большим подвигом, чем доставить озверевшей толпе удовольствие наблюдать за его попытками выжить…
На этом месте его размышлений раздался вежливый стук в дверь, и тёща своим странным голосом пригласила Антона Сергеевича пожаловать к завтраку. Так и сказала, хотя и немного иронично:
– Антон Сергеевич, пожалуйте к завтраку.
Антон никак не мог привыкнуть ни к её театральной интонации с грудными обертонами, ни к старосветской претензии в речах.
VIII.
На четвёртый день игр Урсус должен был драться в предпоследнем бою. Перед его началом к гладиатору подошёл озабоченный ланиста.
– Как ты? Выспался?
– Да, Гней, все прекрасно!
– Послушай… – толстяк недовольно поморщился. – Ну какой я тебе Гней? Не хочешь называть меня «господин Берцеллиус», зови просто – хозяин.
У Урсуса было настолько хорошее настроение, что его совершенно не покоробило подобное обращение. Он ответил весело:
– Хорошо, просто хозяин.
Гней проигнорировал шутку и серьёзно продолжил:
– Сегодня ты будешь биться с чемпионом ланисты Ефраима. Мой иудейский конкурент очень дорожит им, и есть за что… Зовут его Вульпес. Он силен и быстр. Но главное, что ты должен знать о нем – он очень коварен! Зрители его терпеть не могут за его подлые приёмы, но каждый раз с интересом ждут, что он выкинет. Он не повторяется. Своего рода художник. Видимо, за это его любит наш прокуратор, который слывёт тонким ценителем разного рода искусств… Когда Вульпес бился с Хаганом, он ударил его ногой прямо в центр набедренной повязки. Причём никому из тех, кто был свидетелем этого постыдного поступка, не на миг не показалось, что он сделал это случайно. У Хагана от удивления выпало из рук оружие, и Вульпес тут же поверг его. Это единственное поражение нашего великана, он очень не любит о нем вспоминать.
– А разве ты сам не говорил мне, что все средства хороши, чтобы победить? Разве этот удар запрещён?
– Хозяин, – произнёс ланиста тяжело глядя на гладиатора.
– Хозяин. Ты ничего не говорил мне об этом, когда знакомил с правилами…
– Ты не обижайся, Урсус, – Гней мимоходом проверил, словно сбрую на лошади, как у Урсуса закреплён наруч, – но ты, видимо, родом из совсем диких мест, где нет никакого представления о воинской чести. В правилах ничего об этом нет, потому что никому и в голову не придёт трогать противника за чресла ради победы. Так вот… Их поединок состоялся в последний день прошлых игр, и на пиру в ознаменование их окончания Хаган поклялся убить Вульпеса, если их опять поставят в пару. Это дошло до прокуратора, и он лично запретил выставлять их друг против друга. Понимает, что если Хаган захочет убить Вульпеса, то убьёт, несмотря на подлые трюки. А Пилат этого не хочет, потому что очень веселится, когда этот лис или бросает сопернику в глаза песком или смотрит с ужасом через плечо, чтобы отвлечь внимание.
Глашатай объявил бойцов так:
– А теперь, досточтимая публика, битва между медведем и лисом! Урсус и Вульпес! Что более полезно в смертельном бою? Мужество и сила или хитрость и ловкость?
После приветствия прокуратору они развернулись друг к другу. Меч Вульпеса изгибался посередине, как хоккейная клюшка, щит у него был тоже круглый, но поменьше, чем у Урсуса, зато полностью выкован из металла. В глазах его даже сквозь забрало был заметен огонёк всепоглощающей, первобытной ненависти. Из озорства Урсус подмигнул противнику – в ответ хищный огонь разгорелся ярче. После трубного сигнала к началу боя они кинулись друг на друга.