Приключения Буратино (тетралогия)
Шрифт:
– Мишель, тебе не стоит принимать подобные дикие замечания так близко к сердцу, – строго заметила Надежда Леонидовна. При этом смотрела она почему-то не на мужа, а на зятя. Глаза ее метали молнии.
Антон открыл было рот, но его остановил волевым жестом жены.
– Антон, – холодно произнесла предательница, – возможно, тебе стоит наконец промолчать…
Тут уже он не выдержал и вскочил.
– Возможно, мне вообще стоит уйти, дабы не стеснять вас своим присутствием?
– Не исключено, – мрачно произнёс тесть.
– Папа! Антон!
«Угомонись, Ольга! Остынет, вернётся», – услышал он, перед
«Как бы не так!» – подумал он весело и вызвал лифт. «Буратино, сынок, я иду к тебе!»
Какой-то «мудрый человек» сказал жене, что детей надо заводить после тридцати. Она говорила об этом с весьма загадочным видом, явно ожидая расспросов о «мудреце», и не дождавшись их, обиженно поджимала губы. Антон намеренно не хотел ворошить эти кости в шкафу.
Было уже такое. Бывшая скрипачка полюбила его не первым, и несколько раз рассказывала ему о своей первой любви, пару раз о второй и однажды о третьей. После этих историй она становилась необычайно страстной. Ей все это очевидно нравилось и возбуждало, а ему было гадко и даже подташнивало. Чувствовалось, что было ещё кое-что в запасе, но Антона это не интересовало, и он прямо так и заявил при её очередной попытке предаться воспоминаниям. С тех пор она ограничивалась лишь туманными намёками… Как, например, про этого «мудреца», которому она почему-то поверила.
А Антон был бы только рад возвращаться в дом, как это пишут в идиллических зарисовках, наполненный топотом маленьких ножек. Чтобы детские ручки обнимали его за шею, и звенело колокольчиком слово «папа». Но жена объяснила ему, что это, оказывается, эгоизм. Что забота о ребёнке ляжет исключительно на неё, поскольку у него времени нет даже на жену, что ж говорить о детях. «Вот доведи до ума своего Буратину, тогда поговорим», – это было её последнее программное заявление по этому поводу. А он вообще не понимал, как это «Буратино» можно «довести до ума»…
Не прошло и часа, когда, упав на скамейку в «стакане» пассажирского терминала аэропорта «Пулково», Антон с удовольствием перевёл дух. В кармане его лежал билет до Москвы, и уже через каких-то пару часов «Папа Карло» мог воссоединиться наконец с «Буратино».
Осознав это, он снова вдохнул полной грудью и даже зажмурился – он обожал воздух вокзала, особенно авиационного.
Основу всех вокзальных обонятельных коктейлей составлял, конечно, нематериальный, романтический, особенный и неописуемый «запах дальних странствий». И рождался он не в воздухе, а в голове. На железнодорожных станциях к нему примешивались приятные дегтярные нотки от рельсов и тепловозов, угольные ароматы вагонных титанов, и слишком откровенный, но все же приятный шлейф запахов от лотков с беляшами и пирожками с капустой. К сожалению, все это великолепие периодически перебивалось табачной вонью, алкогольным перегаром и туалетной хлоркой.
Узлы же авиационных путей сообщения благоухали куда благороднее. К романтическому флёру прилагалась обонятельная палитра, в которую входили более или менее яркими мазками духи и одеколоны воздушных путешественников, не в пример более опрятных нежели наземные, кожаные влажные оттенки от дублёнок и чемоданов, а также кофейные и коньячные штрихи из буфета. Даже средства для санитарной обработки
Вдруг он ощутил движение воздуха рядом с собой и его обдало волной очень знакомого аромата. Точно – это были духи Christian Dior, жуткий дефицит, он подарил такие жене на её последний день рождения. Он скосил глаза, чтобы посмотреть на их владелицу. И в следующую секунду перепугался, как прогульщик, встретивший строгого завуча школы при входе в кинотеатр. Первым позывом было бежать, но он быстро подавил его и смело посмотрел в глаза супруге. Та села рядом и спросила сурово:
– Скажите, Антон Сергеевич, вы нарочно устроили этот демарш, чтобы бежать к своему Буратине?
– Что вы, Ольга Михайловна?! – возмутился он. – Как можете вы подозревать меня в столь низком коварстве? Это была чистой воды импровизация.
– И что вы теперь думаете… – начала было она, но он перебил.
– Я думаю о запахах. Знаешь, как пахнет, например, в вестибюле нашего института?
– И как же? – спросила жена равнодушно.
– Очень уютно, – сказал он и задумался ненадолго. – Как ни странно, точно так же, как в квартире моих бабушки с дедушкой когда-то. Мебельным лаком, шахматами, книжной пылью, геранью и немножко супом… как из термоса нашего вахтера.
– Не знала, что ты у нас такой… – она замешкалась, подбирая слово, – нюхач. Уютно… А у моих родителей, значит, неуютно пахнет?
Антон проигнорировал вопрос и твёрдо заявил:
– Сразу предупреждаю, билет я уже купил и сдавать его не намерен.
– Я тоже купила. Мог бы догадаться – иначе бы меня сюда не впустили. Я даже попросила, чтобы место дали рядом с тобой, – голос её уже не звучал строго. – Ты не против?
– Конечно нет, – ответил он, улыбаясь, и обнял жену за плечи.
В салоне самолёта была куча свободных мест. Они ушли в хвост, где вообще никого не было, и там он согласился выпить с ней шампанского. Потом ему показалось, что она смотрит на него, как какая-то совсем другая женщина на какого-то совсем другого мужчину. Он гладил её блузку и шов на джинсах и видел, как мутнеет её взор. Мимо прошла стюардесса, они отпрянули друг от друга, как школьники, красные и смущённые. Когда небесная проводница погрозила им пальцем, что-то заподозрив, оба прыснули, не сдержавшись.
X.
Игры подходили к концу, и всё яснее становилось: в последний, десятый, день Урсусу придется драться с Хаганом. Им обоим не было равных.
И все бы ничего: показали бы красивый бой да разошлись побитые, но живые… Но Понтий Пилат, дабы добавить драматизма всему действу, в дополнение к условию, по которому победитель финального поединка получал свободу, ввёл ещё одно: проигравший должен умереть.
За время, проведённое в школе Берцеллиуса, Урсус успел неплохо поладить с добродушным гигантом. У них даже сложилась традиция подбадривать других гладиаторов перед началом боев, когда всем, даже бывалым воинам, становилось не по себе. Каждый мог погибнуть или получить увечье. Все сидели по углам загона напряжённые и угрюмые, а ведь для кого-то это были последние минуты в жизни… Чтобы их скрасить, Урсус с Хаганом затевали какой-нибудь спор, соревнуясь в остроумии.