Приключения Буратино (тетралогия)
Шрифт:
Орит скромно улыбнулась в ответ.
– Подойди. Я почти не вижу тебя, – прокуратор поманил её рукой.
Самаритянка послушно приблизилась. Для своих сорока восьми лет Пилат выглядел довольно молодо. Редкая седина в курчавых волосах, большой лоб над хищным носом, крепкая шея на сильном квадратном туловище. Возможно, он производил бы приятное впечатление, если бы не взгляд – надменный и холодный… Прокуратор дал женщине время налюбоваться собой, потом указал глазами на место рядом. Орит села. Из тени появился юный раб, наполнил кубки и снова исчез.
–
– О пустяках… – ответила она неожиданно хрипло. Горло вдруг пересохло.
– Что с тобой? Ты больна? – скорее недовольно, чем озабоченно, спросил Пилат.
– Нет, ничего. Долго молчала… – и, не сдержавшись, закашлялась.
Он усмехнулся:
– Понимаю. Римлянки и иудейки не особенно рады общению с самаритянкой?
Она кивнула.
– Выпей, – то ли приказал, то ли предложил прокуратор и поднял свой кубок.
Орит сделала пару глотков, не чувствуя вкуса.
– Ну как?
– Теперь лучше, – вино действительно очистило голос.
– Хвала богам, – без особого чувства буркнул он. – Какого твоё мнение о прошедших играх?
– О! Они были великолепны… – пролепетала Орит, понимая, что слишком немногословна.
Пилат явно ждал продолжения, пауза затянулась. Но Орит молчала, вдруг утратив обычное красноречие. Ей никак не удавалось совладать с волнением. Чтобы не вызвать подозрений, она решила выдавать своё замешательство за обычную женскую робость перед мужчиной.
Прокуратор будто решил подыграть ей.
– Ты что-то слишком напряжена, девочка. Я не кусаюсь и не пью кровь, что бы обо мне ни говорили.
Она улыбнулась. Улыбка не была натуральной, но вполне подходила под выбранную модель поведения.
– Я смущена. И боюсь дурной молвы… Мы остались наедине, что могут подумать люди?
Теперь улыбнулся прокуратор, и улыбка его была более мрачной, чем весёлой.
– А когда к тебе в гостиницу на глазах у всего города водили этого полоумного Урсуса? Тебе ведь было все равно, что подумают люди…
Орит зарделась от стыда и досады на саму себя. На что она рассчитывала? Образ скромницы во мгновение ока разлетелся в прах, как некогда образ развратницы при первой встрече с Урсусом.
– Ты допускаешь, что прокуратору может быть неизвестно то, о чём знают все? – Понтий откровенно наслаждался её замешательством. – А знаешь, что я думаю? Он и проиграл Хагану из-за того, что ты подобно суккубу высасывала у него силы каждую ночь!.. Сядь! – старый садист остановил жестом собравшуюся было вскочить и уже пунцовую от унижения женщину. – Прости мою грубость, но пойми и мои чувства. Я хоть и успокаиваю себя тем, что не может жалость к рабу быть сильнее любви к господину, но не могу избежать уколов ревности… Давай будем считать, что твои шалости с гладиатором – это глоток крепкого вина перед трапезой для возбуждения аппетита.
Она склонила голову не только в знак согласия, но и для того, чтобы скрыть предательские слезы. Нелепый укор прокуратора достиг
Тогда прокуратор возгласил:
– Выпьем! И долой притворство! Не пристало будущей царице вести эти бабьи игры! – видимо, он ожидал реакции на свои слова, но Орит не поняла намёка. Не дождавшись проявления удивления или хотя бы интереса, прокуратор продолжил. – Ты будущая царица Самарии. Я хочу стать твоим другом, поэтому я добился в Риме для тебя этого титула, который ты сможешь передать своим потомкам. Не благодари. Им там в Риме все равно, какой титул носит правитель территории, если он лоялен центральной власти. Мне показалось, что «царица Самарии» звучит неплохо…
– Стать другом? – спросила она, подняв голову и глядя ему прямо в глаза. Крылья её носа пришли в движение, как это обычно происходило, когда Орит уже не сдерживала волнения. – Ты хочешь стать мне другом после того, как убил моего отца?
– Мне нравится, что ты стала искренней наконец! – прокуратор засмеялся, отхлебнул из своего кубка и поставил его на стол. – Только так мы сможем сблизиться.
Он встал и принялся прохаживаться перед Орит, то ли придя в волнение, то ли для того, чтобы размяться после многочасового возлежания.
– Пойми! Твоего отца и ваших соплеменников убил не я, а сама история. Нельзя вставать на пути цивилизации и просвещения. Великий Рим несёт свет варварским племенам, но невежество ослепляет и лишает способности разглядеть его… Поверь мне, так было много раз: уже через поколение пелена падёт, и ваши дети смогут по достоинству оценить великий дар. Поймут, какие преимущества даёт им империя.
Орит внимательно смотрела на прокуратора и, казалось, внимала его словам, но когда он повернулся к ней спиной, совершила то, зачем пришла. Открыла перстень и сотню раз отрепетированным движением опрокинула яд в кубок Пилата. Порошок, попав в вино, тихонько зашипел, чуть вспенив напиток. Через мгновение на поверхности не осталось и следа.
Прокуратор подошёл к своему ложу и снова с прилёг на него. Он посмотрел на Орит долгим взглядом и задумчиво промолвил:
– Мне говорил один мудрец: не надо ни мстить, ни роптать. На все воля божья… Люби врагов своих… или что-то в этом духе. А эти идиоты его – на крест! А того не понимают, что учение его лучше всех существующих доселе для укрепления государственной власти пригодно…
Прокуратор снова взял свой кубок. У Орит заколотилось сердце. Он медленно поднёс кубок к губам, не сводя глаз с самаритянки. Она выдержала его взгляд… Но Пилат осторожно понюхал вино и со стуком отставил от себя кубок. Немного выплеснулось, и одна капля попала ему на руку, он быстро вытер кисть о тогу.