Приключения человека, похожего на еврея
Шрифт:
Смешная сумма 150 долларов. Люди берут кредиты или занимают друг у друга по тысяче, две, а может, и больше (дальше моя финансовая фантазия не поднимается), берут и отдают, выплачивают проценты, все как и должно быть в рыночной экономике, или точнее — нынешнего базара. Хотя случаются и проколы, не без этого. Порой очень даже драматические.
Сокурсница моей жены, Люся — красавица, умница, знаменитая своими изысканными и дорогими нарядами, да и университет закончила с красным дипломом, — когда было разрешено предпринимательство, занялась туристическим бизнесом, но то ли не хватило первоначального капитала, то ли опыта, — лодочка ее вдруг дала течь, а потом и стала черпать воду бортами. Чтобы спастись, Люся каким-то образом вышла на ростовщиков, взяла у них, видимо, немалую сумму, а когда пришло
— Не надо нам ничего, — сказала Катя.
— Хороший диван венгерского гарнитура, почти новый, шкаф в прошлом году купили, письменный стол буковый. Возьмите! — просила она.
— Нет, Люся, не надо нам ничего.
— Возьми, пригодится. Хорошие вещи. Очень хорошие. Давай съездим, посмотришь. Мне больше некому предложить. Продашь кому-нибудь. У нас просто времени нет.
— Нет у меня таких денег! — воскликнула Катя.
— Сколько есть?
— Сто пятьдесят, и то не мои.
Вот как! Все же маленький загашник у нее был! Что ж, хранила она эти денежки не для себя, а для маленького, для семьи. Я не был удивлен.
— Дай сто пятьдесят и бери что хочешь! — почти кричала Люся. — Прошу тебя, умоляю! Ночью мы бежим из Минска, а денег нет. Совсем нет!
Когда-то они хорошо дружили. И в гости друг к дружке ходили-забегали, и в кино вдвоем выправлялись, оставив нас с Алесем на кухне с рукописями, а то и бутылкой водки. Познакомили их мы с Катей. Алесь тоже пописывал стихи и рассказики, как-то мы опубликовались в одном номере журнала «Нёман», и это нас сильно сблизило. Оба они уже побывали в браке, оба так ожглись, что и думать о новом союзе хоть с кем не хотели. Но по закону вежливости Алесь пошел проводить ее, а на другой день вскочил в нашу квартиру с очумелыми глазами, раскрытым ртом. «Телефон. Она. Телефон.» — бормотал на пороге. Оказалось, проводил до подъезда, а просить свидания не решился и телефон не взял. В результате всю ночь ходил вокруг ее дома. «Дайте телефон!» — «Успокойся, — сказал я. — Дадим телефон». Не прошло и четверти часа, как опять раздался звонок в дверь. Теперь на пороге стояла Люся с блуждающим взором. Катя догадалась о причине раннего визита без слов и просто открыла дверь на кухню, где мы с Алесем пили чай. Естественно, что с этих дней и началась ее с Катей дружба. Но сейчас ничего, кроме смертной тоски, не было в лице Люси. Ну а в лице Алеся — глухое смирение: пусть будет так, как предначертано в печальной Книге Судеб.
В общем, мы отдали ей сто пятьдесят долларов. Вечером я на верхнем багажнике моих «Жигулей» перевез огромный диван, затем письменный стол, съездил за стульями. Не смог забрать только шкаф. Забили барахлом всю нашу небольшую квартирку. Правда, вещи привезли в самом деле хорошие. Катя даже сказала: жаль, не забрали шкаф. Надо было забрать, а позже продать. Впрочем, осталось многое: стол обеденный, кухонные шкафчики, двуспальная кровать.
Да, вещи кое-как разместили, но сто пятьдесят долларов — тю-тю.
Эй, Арнольд!
Животик у Кати рос не по дням, а по часам. Я сбрасывал одеяло и с удовольствием смотрел на него, поглаживал. Ей это нравилось, теперь собственная нагота ее не смущала, она улыбалась и таким образом поощряла меня. «Может, у меня будет двойня? Ты бы хотел или нет?» — «Не знаю, — отвечал я. — Уж как будет». Однако, скорее всего,
Интересно, что отношение общества к беременности в разные времена разное. Сегодня женщины до последних дней никак не скрывают от взоров публики беременность, слышал я, что так же было во Франции в XVII или XVIII веке, — там даже подкладывали тряпичные куклы под пояс, чтобы показывать беременность, а вот во времена нашего детства и отрочества женщины носили просторные халаты, платья, некоторые даже специальные бандажи, чтобы не обращать на себя внимание.
Известно, отношение общества, да и родителей, к рождению ребенка тоже бывало разным, чаще всего желанным, а случалось, и нежеланным, например, в голодные годы. Нынче время относительно тех времен более-менее благополучное, голодомора все же нет и не предвидится, и родители оповещают коллег и знакомых о таком факте, устраивают посиделки («адведки», говорят у нас в Беларуси), а мужская часть — порой и пьянки после рождения первенцев. Однако нам до такого события еще надо дожить.
Позвонил мне один из бывших коллег, Сергей Бургевич, с которым мы учились в университете, не дружили, но приятельствовали, и сообщил, что в министерстве информации зарегистрирован новый журнальчик с названием «Свислочь» (кто не знает, Свислочь — это река в Минске) — глянцевый, но как будто надежный, с неплохим уставным капиталом, то есть имеется у него и не бедный спонсор. Коллектив уже набран, но, по крайней мере, одно свободное место там есть, и он уже сказал обо мне. Сергей делал неплохую карьеру, уже работал в Министерстве информации, правда, пока на первой ступеньке, но вот — чувства к бывшим сокурсникам не растерял. Назвал адрес. Ноги в руки и бегом, сказал он, что я и сделал на следующий же день. Наконец-то! — вот главная мысль того дня. Побрился, почистил ботинки, галстучек повесил. Катя с улыбкой проводила меня. Она уже была на четвертом месяце и старалась сохранять хорошее настроение. Я тоже поддерживал ее. Очень кстати подвернулась работа. Недаром говорят: все к лучшему в лучшем из миров.
Располагалась редакция в хорошем месте, транспортное сообщение удобное, я заранее прикидывал, как буду ездить, сколько времени потребуется на дорогу, если на своем авто и если на автобусе. Стояла середина июля, время отпусков, на улицах стало заметно меньше машин, тем более после девяти утра, когда все спешащие уже разъехались по своим адресам. Времени мне потребовалось примерно тридцать минут, рядом находилась просторная парковка — все складывалось удачно, просто один к одному. Конечно, рассчитывать в нынешнее время на высокую зарплату не приходилось, как не приходилось — на аналитический журнал или государственную газету, да уж ладно, мы не гордые, главное — стабильность, торговаться не в наших характерах и не в наше время. Энергии было столько, что я не стал вызывать лифт, а поднялся на четвертый этаж, где находился кабинет главного редактора, пешком, через две ступеньки.
Вот и кабинет.
— Здравствуйте, — сказал я празднично и с юмором. — Известный советский журналист и молодой писатель Илья Шахрай. Разрешите присесть? По слухам, вы процветаете и у вас возникла перспективная вакансия. Мечтаю поработать у вас. Вот моя трудовая книжка. — И еще что-то говорил — весело и складно.
Встречаться раньше нам не приходилось. Главный был молодой, немногим старше меня — чубатый, белобрысый, довольно крупный. Глаза у него были голубые, лицо круглое — вполне располагающие черты. А смотрел он на меня, словно не понимая, но изо всех сил стараясь понять. Кажется, был он не из нашей журналистской среды. Взял трудовую книжку и сразу же возвратил.
— Как, вы сказали, ваше отчество?
— Александрович. Илья Александрович.
— Понятно. Илья Александрович, я не совсем в курсе дела. Подождите, я загляну в отдел кадров.
Он поднялся из-за стола и оказался еще крупнее, чем казалось, на полголовы выше меня. Да и старше лет на пять-семь.
Не было его довольно долго, минут, пожалуй, десять. Я успел рассмотреть и скромную обстановку кабинета, и подошел к окну полюбоваться видом. Впрочем, вид был самый обычный — большой город, выбирать не приходилось.