Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

Теккерей Уильям Мейкпис

Нкоторыхъ изъ тхъ, кто разговаривалъ въ этотъ лтній вечеръ, уже нтъ на свт, чтобы разговаривать или слушать. Т, которые были молоды тогда, добрались до вершины горы и спускаются уже къ долин тней.

— Ахъ! сказалъ старый маіоръ Пенденнисъ, тряхнувъ своими темнорусыми кудрями, когда докторъ ухалъ: — вы видли, моя добрая душа, когда я заговорилъ о его confr`ere, какъ угрюмъ вдругъ сдлался Гуденофъ? Они не любятъ другъ друга, моя милая. Двое человкъ одной профессіи никогда не сходятся между собою, и кром того, я не сомнваюсь, что и другіе товарищи-врачи завидуютъ Фирмину, потому что онъ живётъ въ лучшемъ обществ. Это человкъ хорошей фамиліи, моя милая. Уже было большое rapprochement, и если лордъ Рингудъ совершенно съ нимъ примирится, нельзя знать, какое счастье

предстоитъ сыну Фирмина.

Хотя, можетъ быть, докторъ Гуденофъ думалъ довольно презрительно о своёмъ собрат, но большая часть публики высоко его уважала, особенно въ маленькомъ обществ Грей-Фрайярскомъ [1] , о которомъ добрый читатель слышалъ въ прежнихъ сочиненіяхъ настоящаго біографа, докторъ Брандъ Фирминъ былъ очень большимъ фаворитомъ; его принимали тамъ съ большимъ уваженіемъ и почотомъ. Когда воспитанники въ этой школ бывали больны обыкновенными дтскими недугами, ихъ лечилъ школьный аптекарь мистеръ Спрагъ, и простыми, хотя противными для вкуса лекарствами, бывшими въ употребленіи въ то время, почти всегда успвалъ возвращать здоровье своимъ юнымъ паціентамъ. Но если молодой лордъ Эгамъ (сынъ маркиза Эскота, какъ, вроятно, извстно моему почтенному читателю) длался нездоровъ, а это часто случалось по милости большого изобилія карманныхъ денегъ и неблагоразумнаго пристрастія къ кондитерскимъ произведеніямъ, или если въ школ случалась какая-нибудь опасная болзнь, тогда тотчасъ посылали за знаменитымъ докторомъ Фирминомъ; и ужь врно болзнь была опасна, если онъ не могъ вылечить её. Докторъ Фирминъ былъ школьнымъ товарищемъ и остался истиннымъ другомъ директора этой школы. Когда у молодаго лорда Эгама, уже упомянутаго (онъ былъ у насъ единственнымъ лордомъ и поэтому мы нсколько гордились нашимъ возлюбленнымъ юношей и берегли его) сдлалась рана, отъ которой голова его раздулась какъ тыква, докторъ вылечилъ его отъ этой болзни, и первый воспитанникъ сказалъ ему привтствіе въ своей латинской рчи на публичномъ акт въ школ, о его необыкновенныхъ познаніяхъ и о его божественномъ удовольствіи salutem hominibus dando (возвращать людямъ здоровье). Директоръ обратился въ доктору Фирмину и поклонился; учители и важные господа начали перешептываться и глядли на него, воспитанники глядли на него; докторъ склонилъ свою красивую голову къ своей манишк; его скромные глаза не поднимались съ блой, какъ снгъ, подкладки шляпы, лежавшей на его колнахъ. Шопотъ одобренья пробжалъ по старинной зал, зашумли новые мундиры учителей, началось сморканье, когда ораторъ перешолъ къ другой поэм.

1

Школа, гд прежде былъ монастырь Картезіанцевъ. Прим. перев.

Среди всеобщаго энтузіазма только одинъ членъ въ аудиторіи выказалъ презрніе и несогласіе. Этотъ джентльмэнъ прошепталъ своему товарищу въ начал фразы, относившейся къ доктору: «пустяки!» и прибавилъ, грустно смотря на предметъ всхъ этихъ похвалъ:

— Онъ не понимаетъ этой латинской фразы. Впрочемъ, это всё вздоръ!

— Шш, Филь! сказалъ его другъ; и лицо Филиппа вспыхнуло, когда докторъ Фирминъ, поднявъ глаза, поглядлъ на него съ минуту, потому что предметъ всхъ этихъ похвалъ былъ ни кто иной, какъ отецъ Филя.

Болзнь, о которой мы говоримъ, давно прошла. Филиппъ уже не былъ школьникомъ, но находился второй годъ въ университет, и вмст съ нсколькими другими молодыми людьми, бывшими воспитанниками этой школы, явился на ежегодный торжественный обдъ. Почести обда въ этомъ году принадлежали доктору Фирмину, даже боле чмъ лорду Эскоту съ его звздой и лентой, который вошолъ въ училищную церковь рука-объ-руку съ докторомъ. Его сіятельство растрогался, когда въ послобденномъ спич намекнулъ на неоцненныя услуги и искусство его испытаннаго стараго друга, который былъ его товарищемъ въ этихъ стнахъ (громкія восклицанія), чья дружба была усладою его жизни — и онъ молился, чтобы эта дружба перешла въ наслдство къ ихъ дтямъ. (Громкія восклицанія, посл которыхъ заговорилъ

докторъ Фирминъ).

Спичъ доктора былъ, можетъ статься, довольно обыкновененъ; латинскіе цитаты его были не совсмъ ясны; но Филю не слдовало такъ сердиться или такъ дурно вести себя. Онъ прихлёбывалъ хересъ, глядлъ на своего отца и бормоталъ замчанія, вовсе не лестныя для его родителя.

— Посмотрите, говорилъ онъ: — теперь онъ растрогается. Онъ поднесётъ носовой платокъ къ губамъ и покажетъ свой брильянтовый перстень. Я вамъ говорилъ: ужъ это черезчуръ. Я не могу проглотить этого… этотъ хереса. Уйдемте-ка отсюда покурить куда-нибудь.

Филь всталъ и вышелъ изъ столовой именно въ ту минуту, когда отецъ его уврялъ съ какой радостію, съ какою гордостью, съ какимъ восторгомъ думалъ онъ, что дружба, которою его благородный другъ удостоивалъ его, должна бы. та перейти въ ихъ дтямъ, и что когда онъ оставить этотъ міръ (крики: «нтъ, нтъ! Дай Богъ вамъ жить тысячу лтъ») ему будетъ радостно думать, что сынъ его всегда найдётъ дрга и покровителя въ благородномъ графскомъ дом Эскотъ.

Мы нашли экипажи, ожидавшіе насъ у воротъ школы и Филиппъ Фирминъ, толкнувъ меня въ карету его отца, приказалъ лакею хать домой, говоря, что докторъ воротится въ карет лорда Эскота. Мы отправились въ Старую Паррскую улицу, гд много разъ ласково принимали меня, когда я былъ мальчикомъ, и мы удалились въ собственный пріютъ Филя, на задней сторон огромнаго дома, курили сигары и разговаривали объ училищной годовщин и о произнесённыхъ рчахъ, и о бывшихъ воспитанникахъ нашего выпуска, и о томъ, какъ Томсонъ женился, а Джонсонъ поступилъ въ армію, а Джэксонъ (не рыжій Джэксонъ съ глазами какъ у свиньи), а другой, быль первымъ на экзамен, и такъ дале. Мы весело занимались этой болтовней, когда отецъ Филя растворилъ настежь высокую дверь кабинета.

— Вотъ и отецъ! заворчалъ Филь. — Что ему нужно? прибавилъ онъ, понизивъ голосъ.

«Отецъ», когда я взглянулъ на него, былъ не весьма пріятнымъ предметомъ для зрлища, У доктора Фирмина были очень блые фальшивые зубы, которые, можетъ статься, были нсколько велики для его рта, и зубы эти какъ-то свирпо оскалились при газовомъ свт. На щекахъ его были чорные бакенбарды, а надъ сверкающими глазами свирпыя чорныя брови; а плшивая голова лоснилась какъ бильярдный шаръ. Вы едва узнали бы въ немъ оригиналъ того меланхолически-философическаго портрета, которымъ вс паціенты восхищались въ пріемной доктора.

— Я узналъ, Филиппъ, что ты взялъ мою карету, сказалъ отецъ:- и мы съ лордомъ Эскотомъ должны были идти пшкомъ до извощика.

— Разв у него не было кареты? Я думалъ, что, разумется, у него будетъ свой экипажъ въ такой праздничный день и что вы прідете домой въ лордомъ, сказалъ Филиппъ.

— Я общалъ завести его домой, сэръ, сказалъ отецъ.

— Если такъ, сэръ, мн очень жаль, коротко отвчалъ сынъ.

— Жаль! закричалъ отецъ.

— Я не могу сказать ничего боле, сэръ, и мн очень жаль, отвчалъ Филь и стряхнулъ въ каминъ пепелъ съ своей сигары.

Посторонній въ дом не зналъ какъ глядть на хозяина и его сына. Между ними очевидно происходила какая-нибудь ужасная ссора. Старикъ глядлъ сверкающими глазами на юношу, который спокойно смотрлъ въ лицо отцу. Злая ярость и ненависть сверкали изъ глазъ доктора, потомъ онъ бросилъ на гостя взглядъ дикой жалобной мольбы, который было очень трудно вынести. Среди какой мрачной семейной тайны находился я? Что значилъ исполненный ужаса гнвъ отца и презрніе сына?

— Я — я обращаюсь къ вамъ, Пенденнисъ, сказалъ докторъ, задыхаясь и блдный какъ смерть.

— Начать намъ ab оо, сэръ? сказалъ Филь?

Опять выраженіе ужаса пробжало по лицу отца.

— Я… я общаю завести домой одного изъ первйшихъ вельможъ въ Англіи, задыхаясь проговорилъ докторъ: — съ публичнаго обда въ моей карет; а мой сынъ берётъ её и заставляетъ меня и лорда Эскота идти пшкомъ! Хорошо ли это, Пенденнисъ? Такъ ли долженъ поступать джентльмэнъ съ джентльмэномъ, сынъ съ отцамъ?

— Нтъ, сэръ, сказалъ я серьёзно: — это непростительно.

Я дйствительно былъ оскорблёнъ ожесточеніемъ и неповиновеніемъ молодого человка.