Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

Теккерей Уильям Мейкпис

— Я думалъ, что онъ сядетъ за этотъ столъ, сказалъ циническій confr`ere [7] Фирмина.

— На сквозномъ втру? Разв вы не видите какъ пылаютъ свчи? Это самое дурное мсто во всей комнат.

— Да; но разв вы не видите кто сидитъ за сосднимъ столомъ?

За сосднимъ столомъ сидлъ очень богатый лордъ. Онъ ворчалъ на дурные бараньи котлеты и хересъ, которыхъ онъ веллъ подать себ на обдъ; но такъ какъ его сіятельство не будетъ имть никакого дла съ нашей послдующей исторіей, разумется, мы не будемъ такъ нескромны, чтобы назвать его по имени. Мы могли видть какъ Фирминъ улыбался своему сосду съ самой кроткой меланхоліей, какъ слуги принесли блюда, которыя спросилъ докторъ для своего обда. Онъ не любилъ бараньихъ котлетъ и грубаго хереса — я это зналъ, я, участвовавшій во многихъ пирахъ за его столомъ. Я могъ видть какъ брильянты сверкали на его

красивой рук — когда онъ деликатно наливалъ пнящееся вино изъ вазы со льдомъ, стоявшей возл него — щедрой рук, дарившей мн много совереновъ, когда я былъ мальчикомъ.

7

Собратъ.

— Я не могу не любить его, сказалъ я моему собесднику, презрительный взглядъ котораго время отъ времени устремлялся на его собрата.

— Этотъ портвейнъ очень сладокъ. Теперь почти всякій портвейнъ сладокъ, замтилъ докторъ.

— Онъ былъ очень добръ ко мн, когда я былъ въ школ, и Филиппъ былъ такой славный мальчикъ.

— Красивый мальчикъ. Сохранилъ онъ свою красоту? Отецъ былъ красивый мущина — очень. Убійца дамъ — то-есть не въ практик, прибавилъ угрюмый докторъ. — А мальчикъ что длаетъ?

— Онъ въ университет. У него есть состояніе его матери; онъ сумасброденъ, кутитъ, и я боюсь, что онъ немножко портится.

— Не-уже-ли? Впрочемъ, не удивляюсь, заворчалъ Гуденофъ.

Мы говорили очень откровенно и пріятно до появленія другого доктора, но съ приходомъ фирмана Гуденофъ пересталъ разговаривать. Онъ вышелъ изъ столовой въ гостиную и слъ читать романъ до-тхъ-поръ, пока не настала пора хать къ больнымъ или домой.

Для меня было ясно, что доктора не любили другъ друга, что между Филиппомъ и его отцомъ были несогласія, но причину этихъ несогласій мн оставалось еще узнать. Эта исторія доходила до меня отрывками здсь — изъ признаній, тамъ — изъ разсказовъ и изъ моихъ собственныхъ выводовъ. Я, разумется, не могъ присутствовать при многихъ сценахъ, которыя мн придётся разсказывать, какъ-будто я былъ ихъ свидтелемъ; и поза, разговоръ, мысли Филиппа и его друзей, такъ какъ они здсь разсказываются, безъ сомннія, фантазія разскащика во многихъ случаяхъ; но исторія эта также подлинна, какъ многія другія исторіи, и читателю слдуетъ только придать ей такую степень вры, какую она заслуживаетъ по его мннію, по своему правдоподобію.

Намъ надо не только обратиться въ той болзни, которая сдлалась съ Филиппомъ Фирминомъ въ Грей-Фрайярс, но вернуться еще дале въ періоду, который я не могу въ точности опредлить.

Воспитанники старой Гэндишской приготовительной академіи живописи можетъ быть помнятъ смшного, маленькаго человчка, съ большимъ, страннымъ талантомъ, относительно котораго мннія друзей его были разногласны. Геній, или гаеръ былъ Эндрю, это было всегда спорнымъ пунктомъ между постителями бильярдной въ Греческой улиц и благородныхъ учениковъ академіи художествъ. Онъ могъ быть сумасшедшимъ и нелпымъ; онъ могъ тоже имть талантъ: такіе характеры встрчаются и въ искусств и въ литератур. Отъ коверкалъ англійскій языкъ; онъ былъ изумительно несвдущъ; онъ наряжалъ свою маленькую фигурку въ самый фантастическій костюмъ, въ самыя странные и дешовые наряды; онъ носилъ бороду — Господи помилуй! двадцать лтъ тому назадъ бороды въ Великобританіи были весьма обыкновенны. Онъ былъ самое жеманное существо; и если вы глядли на него, онъ принималъ позы до того смшныя и грязныя, что если у васъ въ передней ждалъ кредиторъ, или вашу картину не приняли въ академію — словомъ, если вы страдали отъ какимъ-нибудь подобнымъ бдствіемъ — вы все-таки не могли удержаться отъ смха. Онъ быль предметомъ насмшекъ для всхъ своихъ знакомыхъ, но у него было самое любящее, кроткое, врное, благородное сердце, когда-либо бившееся въ маленькой груди. Онъ теперь покоится вчнымъ сномъ; его палитра и мольбертъ брошены въ печку; его геній, имвшій нсколько вспышекъ, никогда не сіялъ ярко, и угасъ. Въ одномъ старомъ альбом, которому уже боле чмъ двадцать лтъ, я иногда гляжу на странные, дикіе эскизы бднаго Эндрю. Онъ, можетъ быть, сдлалъ бы что-нибудь если бы оставался бднымъ; но одна богатая вдова, которую онъ встртилъ въ Рим, влюбилась въ страннаго странствующаго живописца, пустилась за нимъ въ погоню въ Англію и заставила его почти насильно женился на ней. Геній его притупился подъ раболпствомъ; онъ прожилъ только нсколько лтъ и умеръ отъ чахотки, отъ которой искусство доктора Гуденофа не могло вылечить его.

Въ одинъ день, когда онъ халъ съ женою въ ея великолпномъ баруш по Гэймаркету, онъ вдругъ веллъ кучеру остановиться, выпрыгнулъ изъ коляски прежде чмъ были опущены ступеньки, и его изумленная жена увидала, что онъ пожимаетъ руку бдно одтой женщины, которая проходила мимо — пожимаетъ об ея руки,

и плачетъ, и размахиваетъ руками, и дёргаетъ бороду и усы — его привычка, когда онъ былъ взволнованъ. Мистриссъ Монфишэ (она была богатая мистриссъ Керрикфергусъ, прежде чмъ вышла за живописца), жена молодого мужа, выпрыгнувшаго изъ ея коляски для того, чтобы обласкать молодую женщину, проходившую по улиц, очень могла разстроиться этой демонстраціей, но она была женщина очень добрая; и когда Монфишэ, свъ опять фамильный экипажъ, разсказалъ своей жен исторію женщины, съ которой отъ только-что простился, она наплакалась вдоволь. Она велла кучеру хать прямо домой, побжала въ свои комнаты и вынесла оттуда огромный мшокъ съ разною одеждою, а буфетчикъ запыхавшись, тащилъ за нею корзину съ виномъ и пирогъ; она похала съ своимъ довольнымъ Эндрю въ переулокъ Сен-Мартенскій, гд жила бдная женщина, съ которой онъ только-что разговаривалъ.

Богу было угодно, среди ея ужаснаго злополучія, послать ей друзей и помощь. Она страдала отъ несчастья и бдности: её малодушно бросили. Человкъ, называвшій себя Брандономъ, когда онъ нанялъ квартиру въ дом ея отца, женился на ней, привезъ её въ Лондонъ и бросилъ когда она ему надола. Она имла причину думать, что онъ назвался фальшивымъ именемъ, когда нанималъ квартиру ея отца: онъ бжалъ черезъ нсколько мсяцевъ и она никогда не узнала его настоящаго имени. Когда онъ бросилъ её, она воротилась къ своему отцу, человку слабому, который былъ женатъ на самовластной женщин, притворившейся будто она не вритъ ея браку, и выгнавшей её изъ дома. Въ отчаяніи и почти помшавшись, она воротилась съ Лондонъ, гд у ней оставались еще кое-какія вещи посл бжавшаго мужа. Онъ общалъ, оставляя её, присылать ей денегъ; но или онъ не присылалъ, или она не приняла — и въ своёмъ безумств и отчаяніи потеряла то ужасное письмо, въ которомъ они объявлялъ о своемъ побг а о томъ, что онъ былъ женатъ прежде, и что преслдовать значило погубить его, а онъ зналъ, что она никогда этого не сдлаетъ — нтъ, какъ бы жестоко не оскорбилъ онъ её.

Она осталась безъ копейки, брошеная всми — разставшись съ послдней вещицей, напоминавшей ей ея кратковременную любовь, продавъ послдніе остатки своего бднаго гардероба, одна въ огромной лондонской пустын, когда Богу было угодно послать ей помощь въ особ стараго друга, который зналъ её и даже любилъ въ боле счастливые дни. Когда самаряне явились въ этой бдной женщин, они нашли её больной и дрожавшей отъ лихорадки. Они привезли къ ней своего доктора, который никогда ни къ кому не спшитъ такъ, какъ къ бднымъ. Стоя у постели, которую окружали добрые друзья, пріхавшіе помочь ей, онъ услыхалъ ея печальную исторію, узналъ какъ она доврилась и какъ была брошена.

Отецъ ея былъ человкъ изъ низкаго класса, но видвшій лучшіе дни; а въ обращеніи бдной мистриссъ Брандонъ было столько кротости и простоты, что добрый докторъ до крайности растрогался. Она не имла большого образованія, кром того, которое даютъ иногда безмолвіе, продолжительное страданіе и уединеніе. Когда она выздоровла, ей предстояло встртить и преодолть бдность. Какъ будетъ она жить? Докторъ привязался къ ней какъ къ родной дочери. Она была опрятна, бережлива и иногда отличалась такой простой весёлостью. Цвтокъ зацвлъ, когда солнечный лучъ коснулся его. Вся ея жизнь до-сихъ-поръ леденла отъ небреженія, тиранства и мрака.

Мистеръ Монфишэ такъ часто началъ прізжать въ маленькой отвержениц, которой онъ помогъ, что я долженъ сказать, что мистриссъ Моифишэ сдлалась истерически ревнива и караулила его на лстниц, когда онъ сходилъ, завернувшись въ свой испанскій плащъ, кидалась на него и называла его чудовищемъ. Гуденофъ также, кажется, подозрвалъ Монфишэ, а Монфишэ — Гуденофа. Но докторъ клялся, что онъ никогда не имлъ другихъ чувствъ, кром чувствъ отца къ своей бдной протежэ, и никакой отецъ не могъ быть нжне. Онъ не старался вывести её изъ ея положенія въ жизни; онъ нашолъ, или она сама нашла, работу, которой она могла заниматься.

— Папа всегда говорилъ, что никто не ухаживалъ за нимъ такъ хорошо, какъ я, сказала она:- я думаю, что я могу длать это лучше всего другого, кром шитья, но я боле люблю быть полезной бднымъ больнымъ. Тогда я не думаю о себ самой, сэр.

И къ этому занятію добрый мистеръ Гуденофъ пріучилъ её. Вдова, на который отецъ мистриссъ Брандонъ женился, умерла и ея дочери не хотли держать его, отзываясь очень непочтительно о старомъ мистер Ганн, который дйствительно былъ слабоумный старикъ, и тогда Каролина поспшила на помощь къ своему старому отцу. Эта маленькая Каролина была преспособная. Она скопила нсколько денегъ. Гуденофь снабдилъ мистриссъ Брандонъ мёбелью изъ своей дачи, которая была ему не нужна. Она вздумала пускать къ себ жильцовъ. Монфишэ снялъ съ нея портретъ. Въ ней былъ свой родъ красоты, которымъ восхищались художники. Когда съ академикомъ Ридли сдлалась оспа, она ходила за нимъ и заразилась. Она не заботилась объ этомъ.