Приключения Филиппа в его странствованиях по свету

Теккерей Уильям Мейкпис

— Красоту мою это не испортитъ, говорила она.

И дйствительно, красота ея не испортилась. Болзнь очень милостиво обошлась съ ея скромнымъ личикомъ. Не знаю кто ей далъ ея прозваніе, но у ней былъ славный просторный домъ въ Торнгофской улиц, въ первомъ и во второмъ этаж жилъ художникъ; и противъ «Сестрицы» никто никогда не сказалъ дурного слова, потому-что въ комнатк нижняго этажа вчно сидлъ ея отецъ, прихлёбывая грогъ. Её мы прозвали «Сестрицей», а отца ея «капитаномъ» — это былъ лнивый, хвастливый, добрый старикъ — капитанъ не слишкомъ почтенный и очень весёлый, хотя поведеніе дтей, говорилъ онъ, разбило его сердце.

Не знаю, сколько лтъ Сестрица исполняла эту должностъ, когда Филиппъ Фирминъ занемогъ скарлатиной; она сдлалась съ нимъ передъ самыми вакаціями, когда вс мальчики разъхались домой. Такъ-какъ отецъ Филя былъ въ

отсутствіи, то послали за докторомъ Гуденофомъ, а тотъ прислалъ свою сидлку. Больному сдлалось хуже до такой степени даже, что доктора Фирмина вызвали съ острова Уайта и онъ пріхалъ въ одинъ вечеръ въ Грей-Фрайярсъ — Грей-Фрайярсъ, столь безмолвный нын, столь шумный въ другое время отъ криковъ и толпы учениковъ въ саду.

Карета доктора Гуденофа стояла у дверей, когда подъхала карета доктора Фирмина.

— Каковъ мальчикъ?

— Ему было очень худо. Онъ бредилъ цлый день, болталъ и смялся какъ сумасшедшій, сказалъ слуга.

Отецъ побжалъ наверхъ.

Филь лежалъ въ большой комнат, въ которой было много пустыхъ кроватей воспитанниковъ, разъхавшихся домой. Окна отворялись на Грей-Фрайярскій сквэръ. Гуденофъ услыхалъ какъ подъхала карета его собрата и врно угадалъ, что пріхалъ отецъ Филя. Онъ вышелъ и встртилъ Фирмина въ передней.

— Голова немножко разстроилась. Теперь лучше; онъ спокоенъ.

И докторъ прошепталъ другому доктору какъ онъ лечилъ больного.

Фирминъ тихо вошолъ къ больному, возл котораго стояла Сестрица.

— Это кто? спросилъ Филь.

— Это я, милый, твой отецъ, сказалъ докторъ съ истинной нжностью въ голос.

Сестрица вдругъ обернулась и грохнулась какъ камень возл постели.

— Гнусный злодй! сказалъ Гуденофъ съ ругательствомъ и длая шагъ вперёдъ. — Это былъ ты!

— Шш! Вспомните о больномъ, докторъ Гуденофъ, сказалъ другой врачъ.

Глава IV

ЗНАТНАЯ СЕМЬЯ

Составили вы себ имніе о вопрос казаться и быть? Я говорю о томъ, что, положимъ, вы бдны; справедливо ли съ вашей стороны казаться богатымъ? Имютъ ли люди право принимать ложный видъ? Можно ли васъ оправдать, когда вы голодаете за обдомъ для того, чтобы держать экипажъ; когда вы ведёте такое роскошное хозяйство, что не можете помочь бдному родственнику, одваете вашихъ дочерей въ дорогіе наряды, потому-что он знакомы съ двушками, родители которыхъ вдвое богаче васъ? Иногда трудно сказать гд кончается честная гордость и начинается лицемріе. Выставлять на показъ вашу бдность низко и раболпно, также гнусно, какъ нищему выпрашивать состраданіе, показывая свои язвы. Но выдавать себя за богатаго — роскошничать и мотать втрое боле за одинъ разъ, когда вы приглашаете вашихъ знакомыхъ, а остальные время глодать чорствый хлбъ и сидть при одной свч — чего достойны люди, употребляющіе такой обманъ: похвалъ или розогъ? Иногда это благородная гордость, а иногда — низкое плутовство. Когда я вижу Евгенію съ ея милыми дтьми, опрятную, весёлую, не показывающую ни малйшей тни бдности, не произносящую ни малйшей жалобы, увряющую, что Скандерфильдъ, ея мужъ, обращается съ ней хорошо и добръ сердцемъ, и опровергающую, что онъ оставляетъ её и ея малютокъ въ нужд — я восхищаюсь этой благородной ложью, уважаю чудное постоянство и терпливость, которая пренебрегаетъ состраданіемъ. Когда я сижу за столомъ бдной Іезавель, которая угощаетъ меня своей притворной добротой и своимъ жалкимъ великолпіемъ, я только сержусь на ея гостепріимство; и этотъ обдъ, гость и хозяинъ, вс вмст фальшивы.

Обденный столъ Тальбота Туисдена великъ, а гости самые почотные. Тутъ всегда два-три важные барина и почтенная вдова обдающая въ знатныхъ домахъ. Буфетчикъ предлагаетъ вамъ вина; передъ мистриссъ Туисденъ лежитъ menu du diner, и читая его, вы, пожалуй, вообразите будто вы на хорошемъ обид. А кушанья похожи на рубленую солонину. О, какъ уныло искрится это слабое шампанское! хересъ изъ трактира, бордоское кисло, портвейнъ вяжетъ ротъ! Я пробовалъ это все, говорю я вамъ. Это — поддльное вино, подложный обдъ, подложный пріёмъ, подложная весёлость между собравшимися гостями. Я чувствую, что эта женщина считаетъ котлетки, когда ихъ уносятъ со стола; можетъ быть она жадно смотритъ на ту, которую вы съ трудомъ стараетесь проглотить. Она пересчитала каждую свчку, при которой поваръ стряпалъ обдъ. Объ остаткахъ вина въ этихъ жалкихъ бутылкахъ буфетчикъ долженъ завтра дать отчотъ, если вы не принадлежите къ большому свту, Туисденъ съ женою считаютъ

себя лучше васъ и серьёзно покровительствуютъ вамъ. Они думаютъ, что длаютъ вамъ честь приглашая на эти отвратительные обды, на которые они съ важностью приглашаютъ самыхъ важныхъ людей. Я право встрчалъ тамъ Уинтона — знаменитаго Уинтона — дававшаго лучшіе обды на свт (ахъ, какое занятіе для мущины!); и наблюдалъ за нимъ и примтилъ какое удивленіе овладло имъ, когда онъ отвдывалъ и отдавалъ лакею блюдо за блюдомъ, рюмку за рюмкой.

— Попробуйте это шато-марго, Уинтонъ! кричитъ хозяинъ:- это то самое, которое мы вывезли съ Боттльби.

Вывезли! Я вижу лицо Уинтона, когда онъ пробуетъ вино и ставитъ рюмку на столъ. Онъ не любитъ говорить объ этомъ обд. Онъ потерялъ день. Туисденъ продолжаетъ приглашать его каждый годъ; онъ продолжаетъ надяться, что и его пригласятъ съ мистриссъ Туисденъ и и дочерьми, и громко выражаетъ своё удивленіе въ клуб, говоря:

— Чортъ побери этого Уинтона! онъ не прислалъ мн дичи ныншній годъ!

Когда прізжаютъ заграничные герцоги и принцы, Туисденъ прямо подходитъ къ нимъ и приглашаетъ ихъ къ себ. Иногда они подутъ къ нему разъ, а потомъ спрашиваютъ: «Qui donc est ce Monsieur Tuisden, qui est si dr^ole?» Онъ протолкается къ нимъ на вечерахъ у министровъ и прямо подаётъ имъ руку. А тихая мистриссъ Туисденъ вертится, толкается, пожалуй, наступаетъ на ноги, вмст съ дочерьми, пока не сунется на глаза великому человку и не улыбнётся и не поклонится ему. Туисденъ дружески жмётъ руку счастливцамъ. Онъ говоритъ успху: «браво!» Напротивъ, я никогда не видалъ человка, у котораго доставало бы-столько духа пренебрегать несчастными, или у котораго хватало бы столько смлости забывать о тхъ, о комъ онъ не хочетъ вспоминать. Еслибы этотъ левитъ встртилъ путешественника, ограбленнаго разбойниками, вы думаете, онъ остановился бы помочь павшему человку? Онъ не далъ бы ни вина, на масла, ни денегъ; онъ прошолъ бы мимо, совершенно довольный своими собственными добродтелями, а того оставили бы добраться, какъ онъ можетъ, въ Іерихонъ.

Это что такое? Разв я сержусь на то, что Туисденъ пересталъ приглашать меня на свой уксусъ и своё рубленое сно? Нтъ. Не думаю. Разв я обижаюсь на то, что мистриссъ Туисденъ иногда покровительствуетъ моей жен, а иногда не хочетъ её знать? Можетъ-быть. Только одн женщины знаютъ вполн дерзость женщинъ другъ къ другу вы свт. Это очень обветшалое замчаніе. Он принимаютъ и наносятъ раны, вжливо улыбаясь. Томъ Сэйеръ [8] могъ веселе ихъ принимать удары. Еслибы было видно подъ кожей, вы нашли бы ихъ маленькія сердечки проткнутыми насквозь маленькими ранками. Я увряю, что я видлъ какъ моя собственная жена вносила дерзость этой женщины съ такимъ же спокойнымъ и безстрастнымъ лицомъ, какъ выноситъ она разговоръ старика Туисдена и его длинныя исторіи, которыя право могутъ свести съ ума. О, нтъ! я вовсе не сержусь. Я вижу это по тому, какъ я пишу объ этихъ людяхъ. Кстати, между-тмъ, какъ я излагаю это чистосердечное мнніе о Туисденахъ, остановлюсь ли я иногда сообразить что они думаютъ обо мн? Какое мн дло? Пусть думаютъ что хотятъ. А пока мы кланяемся другъ другу въ гостяхъ. Мы болзненно улыбаемся другъ другу. А что касается до обдомъ въ Бонашской улиц, я надюсь, что они нравятся тмъ, кого приглашаютъ на нихъ.

8

Извстный боксеръ. Прим. перев.

Туисденъ нын чиновникъ въ придворной контор Пудры и Помады, а сынъ его тамъ же писаремъ. Когда дочери начали вызжать, он были прехорошенькія — даже моя жена сознаётся въ этомъ. Одна изъ нихъ каждый день здила верхомъ въ парк съ отцомъ или братомъ и зная, какое онъ получалъ жалованье и какое состояніе было у его жены, и сколько онъ платилъ за квартиру въ Бошанской улиц, вс удивлялись, какъ Туисдены могли сводить концы съ концами. У нихъ были лошади, экипажъ и большое хозяйство, на содержаніе котораго шло по-крайней-мр пяти тысячъ въ годъ, а они и вполовину не имли того, какъ всмъ было извстно; полагали, что старикъ Рингудъ помогалъ своей племянниц. Конечно, она тяжко трудилась для этого. Я только-что говорилъ о ранахъ; у иныхъ и бдные бока и грудъ бываютъ проткнуты насквозь, факиры не бичуютъ себя усердне нкоторыхъ свтскихъ изувровъ; а такъ-какъ наказаніе служитъ поученіемъ, будемъ надяться, что свтъ шибко хлещетъ по спин и плечамъ, и славно дйствуетъ бичомъ.